На войне. В плену (сборник)

И как же велико было наше разочарование, когда мы застали наш полк, спешно снимающийся с позиции для следования в дальнейший «тыловой путь»!

Кратко доложив командиру полка о ходе боя за Алленбургским мостом и о потерях, я со своей ротой вступил на свое место в походной колонне.

И вот началось настоящее отступление!

Немцы, сняв с Марны, с французского фронта, для спасения Восточной Пруссии два свежих корпуса и отдельную кавалерийскую дивизию, разгромили Вторую Самсоновскую армию (генерал Самсонов застрелился) и теперь обрушились на нашу Первую армию: обойдя ее со стороны Мазурских озер, они главный удар нанесли в бою у Лыка того же 27 августа. Вот почему наша дивизия, составлявшая арьергард, должна была 27 августа отступить, чтобы не быть совершенно отрезанной.

За эту великую войну я дважды пережил этот ужас и позорный – не скрываю – страх перед преследующим врагом! Ведь я лично видел в бою под Гумбиненом отступление немцев – Макензеновского корпуса! Я знал, какие ужасные потери несет отступающий и убитыми, и ранеными, и взятыми в плен… и я чувствовал, что подлое, мелкое чувство страха перед преследователем овладело всеми нами, начиная с высших начальников и кончая последним обозным рядовым!

Чем дольше длилось это преследование, чем ближе настигал нас враг, тем сильнее проявлялся этот страх: старые, дисциплинированные части не шли, а почти бежали не только по шоссе и дорогам, а часто и прямо без дорог!.. Это был необыкновенный по быстроте и непрерывности (день и ночь) марш!

Казалось, вот уже ушли от артиллерийского огня, от разрывающихся «чемоданов» и шрапнели противника, и на время чувство спокойствия внедрялось в нас, но… вот опять над нами кружатся немецкие аэропланы, бросаются с них бомбы и откуда-то с флангов летит и рвется над нами шрапнель и гранаты и «такает» немецкий пулемет, поливая нас пулями. Это – немцы на грузовиках быстро подвозят несколько легких орудий и пулеметов, открывая огонь, и производят у нас не столько потерь, сколько паники!

Пока развертывается и высылает назад цепи пехотный арьергард, пока выезжает на позицию наша артиллерия, немецкие грузовики с орудиями быстро скрываются, чтобы выскочить и загородить дорогу отступающим войскам где-нибудь в другом удобном месте.

Все те города и местечки Восточной Пруссии, мимо которых при наступлении шли мы целых три недели, промелькнули теперь в течение двух-трех дней! Так мы быстро отступали!

На одном указателе дорог, среди перекрестка, немцы уже успели повысить плакат-карикатуру: от размаха огромного немецкого сапога с чудовищной шпорой летит в пропасть наш генерал Ренненкампф. Было и досадно и стыдно видеть это!

Погода пасмурная, все время дует сильный ветер. На душе тоже пасмурно… При минутной остановке у Тракененского конного завода, сирена-ветрометр жалобно воет нам: слышится в ее звуках не то похоронное пение, не то безотчетный плач детей…

За три дня с 29 августа по 1 сентября наш полк пережил этот кошмарный, отступательный марш на протяжении ста двадцати километров и от фортов Кенигсберга докатился до Литвы (до реки Неман)!

Наша дивизия шла в арьергарде, но особенно крупных арьергардных боев вести не пришлось. Не знаю, чем объяснить, но немцы дали возможность почти всей Первой армии, что касается строевого состава, уйти благополучно; но зато в их руки попало большое количество обозов и всяких складов, в том числе и целый арсенал тех немецких ружей, кои взяты были нами в бою под Гумбиненом.

Когда наша дивизия проходила через Эйдкунен, огромный наш склад с продуктами еще не был вывезен: горы мясных и молочных консервов, сахару, рису, какао и тому подобных припасов, заготовленных для наших госпиталей, достались немцам.

Помню бой под Гросс-Колпакеном (северо-восточнее Даркемена), где немцы особенно насели на наш полк, шедший в арьергарде. Обороняясь, полк успел укрепиться в солидно вырытых окопах, на берегу речки, впадающей в реку Ангерап. Немецкие цепи встречены были сильным огнем наших пулеметов и ружей. Бой затянулся до вечера, когда от артиллерийского огня горели все близлежащие усадьбы…

Немцы первые начали отходить, но и мы спешно свернулись и тоже стали уходить вместо того, чтобы преследовать врага! Все действия казались сумбурными, противными и тактике и стратегии! Почти все, и начальники, и подчиненные, в это кошмарное время стали нервными; пример тому – инцидент с капитаном Кемпинским (впоследствии застрелившимся). Командир полка сделал ему замечание, что после боя у Гросс-Колпакена его третья рота отходила в беспорядке…

Капитан Кемпинский схватился за револьвер и с криком: «Значит – я трус, я – трус?!» – тут же хотел застрелиться… Насилу его успокоили ближайшие офицеры и сам командир полка.