На войне. В плену (сборник)

Каждый вечер, с темнотой, посылали мы к немецким окопам разведку. Уже было выяснено, что у немцев двойные окопы: в передних окопах ночью только полевые караулы по пять-шесть человек от роты и пулеметы, а сзади в окопах – полки. Видна забота о сохранении сил для боя! У нас же – все впереди, все в напряжении – почти никаких резервов – нет заботы о сбережении сил.

Напрягаю память и не могу отличить день от дня этого сиденья в окопах, так однообразно оно было! Подавленность духа вследствие огневого превосходства немецкой артиллерии и чувство плена… Чуть высунулся – свистит пуля, да еще разрывная, вопреки всякой Женевской конвенции, подписанной немцами! Эта пуля издает двойной звук: от удара и от разрыва, а рана от нее ужасная! Наши солдаты, обозленные этим, потихоньку от начальства начали спиливать острую пулю, чтобы тупым концом наносилось большее ранение!

На одну «очередь» нашей батареи немцы отвечают десятью: шрапнелью и гранатой по нашим окопам, а «чемоданами» по резервам и штабам. Но иногда тяжелый снаряд попадал и к нам. Мы научились сразу по звуку узнавать «чемодан», летящий к нам, а не в резервы. Какой бы крепости блиндажи мы ни строили для своей защиты, «чемодан» все пробивал, и воронка после него годилась для помещения двадцати-тридцати человек! Но зато какой восторг и смех вызывал у солдат «чемодан», если он, ударяясь, «чмокал». Это значило, что он почему-то не разорвался, попав, например, в болото.

Иногда немцы, буквально засыпав нас снарядами, выходили из окопов и начинали наступление, но каждый раз мы своим огнем, ружейным и пулеметным (патронов для пехоты тогда еще не жалели), их отбивали…

С наступлением ночи огонь прекращался, и мы тут же, недалеко от окопов, хоронили своих убитых. Невысокий холм – братская могила, общая для всех убитых за день, и деревянный, а иногда и можжевеловый крест над ней! Из резерва прибывал ночью батюшка с церковником и отпевал их в каждом батальоне.

Тихая ночь покрывала все! Кротко мерцающие звезды, иногда луна, освещали эту скорбную картину! Пение «со святыми упокой раб твоих», «их же имена Ты, Господи, веси» (потому что не всегда роты успевали дать знать батюшке эти имена) грустно разносилось в темноте… Каждый из нас, кто слышал это пение, думал: быть может, завтра и моя очередь?..

В начале октября вернулись в роту мои младшие офицеры: из госпиталя поручик Бадзен и из командировки – подпоручик Врублевский.

И вот, наконец, по соображениям начальства «свыше», 17 октября последовал приказ нашей дивизии в ночь на 18 октября перейти в наступление, в частности нашему полку дана задача: взять впередилежащее имение Капсодзе, занятое немцами.

Нужно сказать, что наши окопы от немецких разделяла речка, протекавшая среди болота. По ночам уже были заморозки, но все-таки это болото и глубокие на нем колодцы – «ямы» – не замерзали.

Получив этот приказ, полк засветло выслал вперед офицерскую разведку, наметить пути наступления к имению Капсодзе в этом болоте.

Ночью в 2 1/2 часа полк, соблюдая тишину, вышел из окопов, построился в штурмовую колонну: 4-й и 3-й батальоны впереди, в 4-м батальоне головная рота – моя, 16-я. 2-й и 1-й батальоны во второй линии.

Начальником всей штурмовой колонны полка назначен был георгиевский кавалер, командир 1-го батальона подполковник Борзинский. В приказе было сказано начать наступление всей дивизии ровно в три часа ночи. Устно передано было, что по сигналу ракетой наша артиллерия предварительно откроет усиленный огонь для подготовки этого штурма. 4-му батальону, как головному, приказано держать связь направо со 107-м Троицким полком.

Около трех часов ночи явился из штаба дивизии подполковник Борзинский. Проверили часы – остается десять минут до трех, а соседа справа – 107-го полка – нет! Послали туда ординарца. Наконец – три часа, а никакой ракеты нет! Десять минут четвертого, а наша артиллерия – ни звука! Наконец явился посланный из 107-го полка и доложил, что полк застрял, потому что командир штурмовой колонны подполковник N. (фамилию его забыл) среди болота попал в окошко и утонул! Полк же скоро выступит. Подполковник Борзинский по телефону узнает от командира полка, что подготовка атаки артиллерийским огнем отставлена, дабы ночной штурм явился для немцев неожиданностью.

Команда шепотом: «На молитву, шапки долой!» Все молчаливо молятся. «Шагом марш!» Темная-темная ночь! Проводники-разведчики идут впереди, указывая дорогу. Тихо… только шуршит мерзлая трава под тысячами ног… Все команды передаются шепотом. Строгий приказ – не открывать огня до самого штыкового удара – напоминается всем ротам.

Вдруг – близко-близко одиночный выстрел, и с жалобным тонким звуком пролетела куда-то пуля! Эх! Это немецкий секрет, лежавший около наших окопов, успел выстрелить, очевидно желая дать знать своим об опасности. И действительно, сейчас же тревожно забегали лучи немецких прожекторов, нащупывая врага… а затем «затакал» и их пулемет, но пули летали высоко куда-то назад…