Читаем На волка слава… полностью

На волка слава…

А госпожа Мазюр, наливая кофе:

— Могу сказать, что я воспринимаю это как награду.

Однако ничто уже не было как прежде. Уже не было: молодежь будет играть в рами. Я думал, что покинул кружок родителей, чтобы оказаться в кружке девочек. А в результате я оказался между теми и другими. С Ортанс. Вместо двух групп теперь было три группы. Свояченицы теперь называли меня Эмилем. Обращались ко мне на «ты». Но в то же время я видел, что в некотором смысле потерял для них часть своего существования. Женатый, я не представлял больше для них интереса. Став зятем, я попал в категорию, где соседствовал с дядей из Монтобана и буфетом в столовой. И для Ортанс все стало иным. Прежде было яйцо. Уголок, где собирались барышни под своей лампой. Уголок, куда я проник, благодаря одной фразе. Ладно. Я думал проникнуть туда еще глубже, женившись на одной из представительниц этого яйца. Но мне удалось только вывести ее ИЗ яйца. Чтобы образовать с ней новое яйцо, яйцо-чету. Которое оказалось для меня пустым. Я женился на ней, чтобы не играть в вист. А на самом деле я лишь привел ее в вист. Теперь она играла с нами. В то время как девочки в своем углу продолжали играть в рами с Раулем, поклонником Элизы.

— О! Рами, — комментировала Ортанс.

Как бы говоря, что она уже прошла эту стадию.

И теперь с просьбой починить оконные задвижки обращались к Раулю. Правда, как-то раз я оказался наедине с Шарлоттой. Я подошел к ней.

— Что это с тобой? — сказала она мне.

Прежде я был господином Мажи, и она гладила мне грудь. А теперь она обращалась ко мне на «ты», но я не мог больше прижать ее к себе. Где логика? Какой абсурдный мир. Я использовал малейшие возможности, чтобы оказаться с ней наедине. Она злилась:

— Я скажу Ортанс.

Сказать — что? Или вконец рассерженная:

— Да оставь же ты меня. Оставишь ты меня в покое или нет?

Крупный желтый локон у нее на лбу. Маленькое личико со страдальческим выражением на нем. Я проявлял еще больше настойчивости. Да, вот уж действительно, человек — это сплошные противоречия.

— Тебе должно быть стыдно.

Стыдно чего? Значит, не было никого, кто мог бы понять меня? Кто мог бы понять, что, преследуя Шарлотту, я пытался приблизиться именно к Ортанс. Чтобы найти ее вновь. Чтобы восстановить разрушенное яйцо. Это возмущало меня. Как? Почему я, взяв часть этого яйца, должен потерять его? Разве это справедливо?

— Шарлотта, подари мне свой платок.

Она нервно теребила свой маленький розовый платочек.

— Зачем?

— Как сувенир.

Она посмотрела на меня.

— Я вас ненавижу.

Она снова обратилась ко мне на «вы». Это дало мне некоторую надежду. Напрасно.

— Оставь меня, или я закричу.

А ведь я был ее зятем. Муж сестры — это ведь почти брат, разве не так?

А потом как-то раз, когда мы оказались втроем, поскольку госпожа Мазюр не захотела играть, мы позвали Шарлотту. Она сказала:

— Я сяду на свой платок. Это принесет мне удачу. — И засмеялась.

Ладно. Когда партия закончилась, я украдкой положил платок в карман. Потом начались прощания. Ортанс как раз надевала галоши, потому что на улице шел Дождь.

— А где мой платок?

Шарлотта стала искать его. Я сделал вид, что тоже ищу.

— Это ты, — сказала она внезапно. — Это ты взял его.

Ее маленькое лицо под крупным желтым локоном сразу стало сердитым. А Мазюр:

— Ну, Шарлотта, зачем ему нужен твой платок. У него есть свои платки.

В этот момент я мог бы еще сказать, что это была шутка. Но события опередили меня.

— Это он. Я ЗНАЮ, что это он.

Она дрожала от гнева.

— Он все время терзает меня.

Она кричала:

— Он преследует меня в углах. Чтобы прижаться ко мне. Делает мне всякие предложения.

Это слово «предложения» было у Мазюров в ходу.