На волнах оригами

– Что тебе снилось? – пожирала меня глазами подруга. Кажется, во время полета она отлично выспалась и теперь была бодра и готова для любых глупостей и сумасбродств.

– Да я уже и не помню, – пожала я плечами. – Что-то страшное.

– Впечатлительная ты натура, Катька, – заявила мне Нинка. – А все потому, что у тебя неправильная позиция в жизни. Ты слишком переживаешь за других. А не надо. Другие, знаешь ли, того не стоят. Кроме меня, разумеется, – тотчас эгоистично поправилась она.

– При чем тут это? – поморщилась я и случайно взглянула в иллюминатор. – Боже, – прошептала я потрясенно.

– Чего там? Двигатель, что ли, работать перестал или крыло отваливается? – забеспокоилась Нинка и тоже уставилась в иллюминатор, бесцеремонно перегнувшись через меня. – А-а-а, – разочарованно протянула подруга. – Всего лишь рассвет. Фигня, – резюмировала она и, оставив меня в одиночестве, пошла в туалет для пассажиров бизнес-класса.

А я с полуулыбкой наблюдала за самым, наверное, нежным рассветом в своей жизни.

Под нами стелились облака – целое пенящееся море облаков с каким-то ночным еще синеватым оттенком, а небо над ним казалось холстом, на котором умелый художник смешал лавандовую, оранжевую и желтую акварель; цвета плавно переходили друг в друга, заставляя любоваться этой небесной картиной.

Я тотчас вытащила телефон, чтобы запечатлеть рассвет над облаками – для Антона. Мне хотелось, чтобы он полюбил небо так же, как и я.

До конца полета я любовалась рассветом и думала о предстоящей встрече с Тропининым.

О страшном сне я забыла.

* * *

Наверное, я бы потерялась в аэропорту «Домодедово», где мы, собственно, благополучно и крайне мягко приземлились, если бы не Нинка, уверенно шагающая в нужном направлении, катя свой здоровенный чемоданище.

Когда мы забирали багаж, Матвей, который, видимо, отошел от их стычек, великодушно предложил нам побыть грузчиком, но Нинка на него только фыркнула как раздраженная кошка.

Когда мы вышли из аэропорта, на улице уже вовсю светило теплое утреннее солнце. Несмотря на это, температура тут была куда ниже, чем дома, и я зябко повела плечами, с интересом рассматривая все вокруг.

Нинка же времени даром не теряла – она позвонила куда-то, и вскоре за нами подъехало такси. Матвей в него не сел, лишь проследил за тем, как мы погрузились в него и, кажется, запомнил номер машины. Видимо, «парень Нины» чувствовал, что действительно обязан присматривать за нами. Перед тем, как такси тронулось, он пожелал нам «отличной конференции» и «прекрасного выступления с докладом».

Мы ничего ему не ответили.

– Бесит, – недовольно сказала Ниночка, откинувшись на спинку сиденья.

– Мне кажется, ты ему нравишься, – осторожно заметила я, с любопытством глядя в окно.

Мы быстро ехали по относительно пустой автомагистрали, однако ничего интересного я пока не видела, но сам факт того, что я нахожусь в другом городе, да еще и встречусь с Антоном, меня будоражил.

– Главное, что он не нравится мне, – отозвалась подруга беспечно.

– А целуется он как? – хмыкнула я, вспомнив ее рассказ.

– Мокро, – была крайне информативна Нинка.

– Хуже, чем Келла?

– Конеч… Радова! – вспылила она, и я прижала пальцы к губам, чтобы спрятать улыбку.

Надувшаяся Нинка достала телефон, привела в нормальный режим и позвонила отцу, дабы отчитаться, что прилетела и едет в гостиницу. Иначе поступить свободолюбивая Журавль не могла – дядя Витя начал бы волноваться, а волнующийся дядя Витя – это крайне плохая его версия, как человека. Я последовала ее примеру, однако до Томаса не дозвонилась, как и до Леши с Нелькой, а потому, плюнув на все, послала простое сообщение, что, дескать, добралась. Зато Антон, которому я тоже написала, отреагировал сразу – он перезвонил, и хоть разговор наш был коротким, но мне было приятно, что он беспокоится обо мне.

– Завтра вылетаю, – напомнил Антон мне тихо перед тем, как попрощаться, и я возликовала.

– Я жду тебя, – счастливо улыбаясь, сказала я голосом совершенно счастливого человека.

Вскоре и он окажется в самолете, чтобы завтра мы с ним могли увидеться. Ему лететь из Берлина до Москвы – два с половиной часа. Мы летели дольше.

Нинка со смесью любопытства и брезгливости наблюдала за мной.

– Любовные ути-пути, муси-пуси, – прогундосила она. – Аж тошнит от всей этой вашей розовой сгущенки, – и в подтверждение своих слов добрая подруга сделала вид, что сует в рот два пальца. Я закатила глаза.

– Просто я соскучилась по нему.

– Ах, соскучилась, – просюсюкала Журавль и по привычке подергала меня за щеки – я едва от нее отбилась. – Как это мило, когда два любящих сердца воссоединяются! У меня аж желчь из ушей течь начинает от умиления, и кровь из… хм, пусть из носа, – кинула она взгляд на зеркало заднего вида, в котором отражались глаза молчаливого, но все слушающего водителя.