На восходе луны

А Марина толкала свою тележку в глубь магазина, машинально отбирая необходимый товар с полок и отправляя его в тележку. Рядом радостно скакала Аришка:

— Ура, ура, мы идем к бабушке!..

Стоит ли говорить, что эта неделя оказалась самой длинной в Марининой жизни? К счастью, Витольд после размолвки притих хоть ненадолго со своими 'длииинненькими котлетами', пытался меньше раздражать супругу. Однако, несмотря на все его ухищрения, это ему не удавалось. Стараясь как можно меньше трогать Марину, он по полвечера разговаривал по телефону с Юрой Погребниченко, по обыкновению для начала истерзав Татьяну. Марине хотелось тишины, хотелось думать только о том, что вот еще пять дней, четыре, три дня, и она сможет наконец крикнуть Антону уверенное 'да', и тогда пошло оно все к черту, гори оно все огнем, весь этот Каламухин со своей ненормальной мамашей, ведь тогда у Марины наконец все будет хорошо. Но над ухом по-прежнему раздавалось назойливое:

— Здраааавствуйте, Таня! А как ваши делаааа?! Какала ли ваша собааачка?

И каждый вечер Марине ужасно хотелось, чтобы поскорее наступило утро. Если так уж тяжело дождаться субботы, то пусть хотя бы поскорее будет утро, чтобы она могла отправить Аришку в садик, а сама отдохнуть на работе от опротивевшего враз супруга. Он уже давно был Марине крайне неприятен, и единственное чувство, которое она испытывала последних месяцев десять-одиннадцать, с тех пор как точно поняла, что никогда не сможет привыкнуть ни к самому Витольду, ни к его маразматической мамаше, — это глубокая усталость от совместной с ним жизни. Теперь же, когда вблизи забрезжил рассвет, выносить нудного мужа стало вообще невозможно. От одного его голоса ныли зубы. Нет, лучше уж работать, вычитывать скучные тексты, не особо зацикливаясь на их содержании, лишь натренированным взглядом спотыкаясь об ошибки, а думать о своем, о сокровенном. Конечно, Антон — это совсем не Андрюша Потураев, но, может быть, это как раз огромный плюс?

Разве смог бы Потураев стать хорошим мужем и тем более отцом? Да полноте, какой из Потураева муж?! Может, отцом он и был бы неплохим, кто его знает, но мужем… Андрюша Потураев — общественное достояние, переходный вымпел, достающийся победительнице очередного этапа гонки за экзотическими ощущениями, и прикарманить, посадить его на ошейник, привязав к одной отдельно взятой юбке, — это утопия, абсолютная и категорическая утопия. Не в том даже дело, что ему не нужна Марина. Его даже теоретически нельзя было назвать чьим-либо мужем. Просто, даже обладая сверхшикарной фантазией, невозможно было бы представить реальную женщину, ради которой Андрюша добровольно согласился бы надеть воображаемый ошейник. И уж тем более этой женщиной не могла быть Марина, как бы ей этого ни хотелось.

А хотелось бы? Самой себе Марина лгать не умела. Да, безусловно. Это было ее самое сокровенное желание. Чтобы вновь объявился на ее пороге Андрюша Потураев, чтобы поздоровался буднично-возмущенно: 'Ну и добрый вечер!', потешно склонив голову: 'Виноват, каюсь! На, секи, если совесть позволит! Но вообще-то повинную голову меч не сечет'. И она бы рассмеялась, и снова все простила, и бросилась бы в его теплые объятия с радостным возгласом 'Андрюша!'… И пусть бы после этого он снова пропал на долгие годы — она бы все равно бросилась в его объятия, даже заранее зная, что это всего лишь на один раз, что уже завтра он снова предаст ее. 'Господи, ну почему я такая глупая?! Почему мне не нужен Каламухин, хоть он и принял меня с ребенком? Он, конечно, ужасный зануда и эгоист, но он ведь не предатель, как подлый Андрюша! Почему я не могу с радостным криком броситься в объятия Антона, хотя и он согласен принять меня с чужим ребенком? Да, я готова принять его предложение, и я, без всякого сомнения, его приму, но почему, почему, Господи, мне волком выть хочется оттого, что не Потураев сделал мне это предложение? Ведь он же гад, подлец, мерзавец, а я всю свою жизнь готова бросить к его ногам. Почему все в этом мире так несправедливо, Господи?!!'