На восходе луны

— Спасибо, Наташенька, но я живу совсем в другом конце города. У меня здесь мама, и я могу вырваться к ней только раз в неделю. А мама у меня болеет, так что за этот единственный день мне нужно очень многое успеть сделать. С радостью приняла бы ваше предложение, но увы. Да вы не волнуйтесь так — это совсем не страшно. Вы подумайте: ведь сколько женщин прошли через это, и все живы!

Наталья озабоченно возразила:

— Но ведь бывают же и летальные исходы.

— Теоретически да, но практически они в наше время сведены к нулю. Так что вам абсолютно нечего бояться. Все будет хорошо!

Марина убеждала Наталью в успешном разрешении от бремени, а у самой в это время в душе разливалась такая тоска… И с такой же тоской смотрел на нее Антон. Он, казалось, и не слышал эту женскую болтовню. Но вдруг встряхнулся, собрался, словно вспомнив, что это именно он здесь мужчина, а стало быть, командовать парадом, особенно в столь двусмысленной обстановке, положено ему:

— Ну вот видишь — и Марина, как опытная женщина, говорит, что все будет хорошо. Так что прекрати себя настраивать на плохой исход.

Марина улыбнулась, на сей раз совершенно открыто и искренне, сама для себя уже все решив:

— Открою вам маленькую тайну: все беременные боятся одного и того же, все думают, что именно они и являются тем самым редким исключением, которое портит статистику акушерам. И я тоже этого боялась, и все без исключения остальные матери тоже. Конечно, мои слова не заставят вас в один момент избавиться от страха, но поверьте — пройдет, как я вижу, совсем немного времени, и вы сами будете смеяться над своими опасениями. Всего вам доброго! Антон, рада была повидать тебя. Пока…

Марина с Аришкой накупили полные сумки продуктов и отправились к бабушке. Шли спокойно, не спеша, Аришка без конца подпрыгивала, отчего Марина едва не роняла покупки, делилась впечатлениями от новичка, пришедшего в их группу всего два дня назад, тарахтела без умолку. Марине было так тошно на душе, но она старалась не подавать вида, усердно пытаясь не потерять нить беседы с дочерью, и даже иногда отвечала впопад. А в голове билась о кору головного мозга лишь одна мысль: 'Нет, Антоша, нет, нет, нет…' И на назначенную на одиннадцать часов встречу она не пошла. Больше того, придя к маме, первым делом незаметно отключила телефон — не было ни сил, ни желания объясняться с Антоном по телефону при маме и Аришке.

Глава 24

Возвращалась 'домой', то есть к Каламухину, Марина с тяжелым сердцем. Ведь уходила утром, уверенная, что сюда вернется лишь для решительного разговора да за вещами. А возвращаться довелось 'на постоянное место жительства', словно в эмиграцию, в чужую, неприветливую страну. И в той стране она никогда не станет своей, до последнего вздоха так и останется пришлой, чужой. Одно слово — эмигрантка…

Каламухин, словно почувствовав настроение супруги, вел себя на удивление приветливо и в то же время молчаливо. Поужинал варениками с картошкой, купленными Мариной по дороге, не возмутившись, по обыкновению, что не для того он женился, чтобы питаться полуфабрикатами. Даже на Ираиду Селиверстовну цыкнул, когда та было, по укоренившейся привычке, открыла рот на непутевую невестку. А поужинав, даже сказал 'Спасибо' и отправился в комнату. Целый вечер просидел молча, упершись взглядом в книгу, Юре Погребниченко в этот вечер не звонил. Марина не знала, радоваться этому или огорчаться. Она чувствовала: скажи он ей сегодня хоть слово — и она не выдержит, сорвется. Не только нотации про 'длиииинненькие котлеты', а даже нудного обсуждения прелестей мобильной связи с Погребниченко ей было бы достаточно для того, чтобы не просто вспылить, а в клочья разодрать отношения с супругом.

Чувствовала себя Марина теперь в доме Каламухиных просто ужасно. Она ведь мысленно уже распрощалась с ним навеки, радовалась, что не доведется больше терпеть бесконечные придирки Ираиды Селиверстовны, выслушивать нудные нравоучения Каламухина, просыпаться по выходным в шесть часов утра… Теперь же приходилось привыкать по-новому. И если первый раз привыкать нужно было с нуля, не зная еще всего ужаса, который ее ожидает, то теперь предстояло второй раз войти в ту же реку, в которую по определению дважды войти невозможно…