На все цвета радуги

Бабушка, видимо, уже поняла, какие сказки нужно рассказывать маленькой впечатлительной внучке.

– А когда они приедут обратно?

– Вот-вот… Пора бы уж…

А мы в это время с доктором сидели в кухне и пили чай.

А когда чай был допит, доктор сказал:

– Теперь последний клин… Не завритесь только…

– Да уж постараюсь, – сказала я и, зевая, вошла в комнату, где лежала Оленька.

– Как хочется спать… Ты представляешь, Оля, я всю ночь проиграла под берёзой, и только наутро она вышла из воды…

– Боялась запаха котлет? – оживлённо, как знаток охоты на страшных черепах, воскликнула Оля. – Нужно было меньше их есть.

– Ты права, Оля! – согласилась я. – Но к утру она уже достаточно проголодалась и вышла из воды.

– Страшная?

– Ничего особенного. Нормальная черепаха, только чуть больше шкафа.

– Нет, она больше. Больше! – твердо заявила Оля. – Она с дом. Я знаю. Она с дом.

– Может быть, и с дом. У меня слипались глаза, и мне, может быть, всё казалось меньше, чем на самом деле.

– А потом? – спросила Оля. – Она подползла под берёзу?

– Да. Я отскочила. А доктор стал лить на неё разноцветные капли. И она так быстро уменьшалась, что мы еле-еле нашли её.

– Где же она? Где?

– На кухне! Где же ей быть? Она пьёт чай с печеньем.

– Чай? С печеньем? – удивилась Оля.

– А что же ей остаётся делать при теперешнем росте…

– Принеси её, – попросила Оля.

И я внесла клетку с черепахой.

– Она! Это она! – сказала Оля. – Я сразу тебя узнала, жадная людоедка! Посиди теперь в этой клетке!

Рассматривая на панцире черепахи капли краски, Оля спросила:

– Это что у неё на спине?

– Это высохшие разноцветные капли, – ответила я.

– Да, это они, – подтвердила Оленька. – Бабушка, посмотри, какие бывают разноцветные капли…

Через неделю Оля бегала, кормила черепаху. К моему отъезду от Олиной болезни не осталось и следа. Всё же выпустить черепаху на волю Оленька не решалась: «A вдруг она опять вырастет?»

Черепаху я предложила увезти в Москву и сдать в зоологический сад. По дороге на станцию я её отпустила.

Пальма

На берегу Чёрного моря, неподалёку от Ялты, стоит весёлое здание столовой пионерского лагеря.

Когда наступает время завтрака, обеда или ужина и горн приглашает к столу шумное население, появляется Пальма. Это очень привлекательная крупная собака. Статная, чёрная, с рыжими подпалинами, она обращает внимание всякого. Пальма – общая любимица ребят. Её взгляд умилен и ласков. Она приветливо помахивает хвостом и с охотой разрешает гладить себя детворе.

Как такой милой собаке не сохранишь косточку, хрящик или недоеденную котлету!

Пальма, неторопливо и благодарно облизываясь, съедает всё лучшее из брошенного ей, а затем отправляется дремать в прибрежные кусты дикой маслины. Иногда Пальма купается в море, а потом сушится, растянувшись на золотистом песке, как настоящая курортница.

Собака очень свободно чувствовала себя среди привечавших её детей и всегда, опустив хвост, уходила прочь, как только на берегу появлялся старик рыбак. Старик жил поблизости от лагеря, и за ним всегда приходил баркас.

Как-то в час купания, когда Пальма грелась на солнце, появился рыбак. Почуяв его приближение, собака открыла глаза и, поднявшись, покинула берег. Ребята решили узнать, в чём дело, почему Пальма так не любит или боится доброго старика, и спросили его об этом.

– Стыдится она меня, – ответил рыбак. – Видно, в ней ещё осталась совесть. Хоть и собачья, но всё-таки совесть.

Ребята обступили старика и спросили, почему Пальме должно быть стыдно.

Старик посмотрел из-под руки в море и, увидев, что баркас ещё далеко, принялся рассказывать:

– В нашем посёлке, вон за той горой, жил-был, да и сейчас живёт, уважаемый рыбак и хороший охотник Пётр Тихонович Лазарев. Как-то осенью, в ветер и дождь, шёл Лазарев берегом моря. Слышит – кто-то подскуливает. Остановился. Огляделся. Видит, в траве под пальмой щенок. Нагнулся, разглядел щенка. Понравился. Сунул его за пазуху, принёс домой и назвал Пальмой…

Ребята, окружившие старика, притихли. Всем хотелось знать, что будет дальше. И старик, раскурив потухшую трубочку, не заставил себя ждать.

– Выкормил Лазарев Пальму, выучил сторожевому делу и к охоте приставил. Понятливая собака оказалась. Даже записки рыбакам относила. Мало ли… И в этом бывает надобность. Всему посёлку полюбилась собака. И всякий рыбак знал её по имени. А потом… потом что-то случилось с собакой. День дома – два дня где-то бегает. Что такое? Решил Лазарев проследить собаку. И проследил. Сидит она подле вашей столовой, облизывается, косточки ласковым взглядом выпрашивает, сладенькие объедки хвостом вымахивает.

«Ты это что, Пальма? – спрашивает её Пётр Тихонович. – Аль дома впроголодь живёшь? Как тебе не стыдно!»

Собака туда, сюда. Заскулила виновато. К хозяину приползла – дескать, прости. И за ним домой.

День, два, три пожила дома, а потом нет и нет её.