На всех была одна судьба

В июле подростки, начиная с 6-го класса, вместе с 12 тысячами других ленинградских школьников, отправились на сельхозработы в совхозы, подсобные хозяйства; поехали с ними и преподаватели. Много дел было и у тех, кто остался в городе. Предстояло подготовить школу к новому учебному году: вставляли рамы, убирали накопившийся за зиму мусор, мыли полы, делали запас дров… В новом, втором учебном блокадном году, занятия в 1–4 классах начались, как и положено, 1 сентября, ученики 5–10 классов приступили к занятиям в октябре, после окончания сельхозработ. Открыли свои двери 86 школ Ленинграда, в которых занимались 27 тысяч детей, в основном ученики младших классов. Ребята и девочки постарше уходили в ремесленные училища, работали вместе со взрослыми на оборонных предприятиях.

Отцы и старшие братья ленинградских школьников воевали на фронте; в городе после летней эвакуации 1942 года остались в основном пожилые мужчины, трудившиеся на военных предприятиях, и женщины. О подвиге ленинградок, заменивших мужчин на оборонных заводах, несших нелегкую службу в частях МПВО, санитарных отрядах, лучше всех сказала «блокадная муза» Ольга Берггольц. Дети-школьники почти не видели своих мам, уходивших из дома затемно и возвращавшихся поздно. Учителя делали все, чтобы дети не чувствовали себя обделенными отцовским и материнским теплом.

Дети блокады и сейчас, спустя более полувека, с душевной теплотой вспоминают о своих учителях. Это были подвижники, настоящие сеятели «разумного, доброго, вечного». Преподаватель русского языка и литературы Григорий Николаевич Курындин не только блестяще знал свой предмет, но и обладал талантом приобщения своих воспитанников к богатствам русской, мировой культуры. И после окончания школы повзрослевшие бывшие ученики нередко переступали знакомый порог учительской квартиры, делились с наставником самым сокровенным. Бывает ли выше награда для учителя?

В голодном, холодном осажденном городе, испытывая такие же лишения, как и все ленинградцы, блокадный учитель стремился не только передать знания своим воспитанникам, но и согреть детские души теплом доброты, ласки, участия. Такими педагогами были преподаватель физики Елизавета Яковлевна Михайлова, преподаватель химии Александр Александрович Степанов, преподаватель военно-физической подготовки Лидия Дмитриевна Колодяжная (Воробьёва), директор школы Анна Арсентьевна Павловская…

И дети помогали фронту

Как и в довоенное время, в 272-й школе действовали кружки, но теперь рукоделие стало частью всенародной помощи фронту. Десятки, сотни рукавиц, шарфов, носков, кисетов, носовых платков, изготовленных детскими руками, отправлялись в посылках бойцам на передовую. У каждого из тех, кто сражался с оружием в руках за Ленинград, может быть, близко, в десятке километров от передовой, или далеко, в городах и селениях Сибири, Урала, Алтая, Казахстана, Туркмении, были такие же ребятишки – сыновья, дочери, братья, сестренки, – и напоминание о них крепило стремление скорее изгнать врага с родной земли.

На репетициях художественной самодеятельности готовились номера, с которыми юные певцы, декламаторы, исполнители сценок выступали в госпиталях перед бойцами. Однажды в 272-й школу зашел Василий Иванович Кабаш, бывший директор соседней школы, призванный в Красную армию и служивший в одной из частей, оборонявших Ленинград. Попросил: приезжайте к нам с концертом. Пускай ребята исполнят, что смогут, главное – чтобы бойцы увидели детей, пообщались с ними – истосковались они в окопах по мирной жизни.

И ребята поехали. Конечно, не на передовую – бойцы собрались в одном из зданий на окраине города. Были и музыкальные номера, и чтение стихов, и веселые сценки…

После уроков ребята часто ходили в подшефный госпиталь на 7-й Красноармейской, д. 12. Писали письма раненым, убирали палаты, скручивали бинты после стирки, выполняли различные поручения. В каждом домохозяйстве имелись списки жильцов, которые нуждались в помощи. Тимуровцы 272-й школы выполняли задания, связанные с доставкой дров, воды, уборкой комнат; помогали сортировать почту, разносили ее по квартирам. Были они сами такие же истощенные, ослабленные голодом, как и все ленинградцы, и нередко попадали в больницу с диагнозами: «дистрофия», «цинга».