На всемирном поприще. Петербург — Париж — Милан

С обеих сторон битва всё разгоралась и разгоралась и теперь кипела по всей линии. Это был настоящий прилив и отлив атак, стычек, отступлений и наступлений.

Так как мы не могли занять всей линии между Санта-Марией и Сант-Анджело, то между обеими позициями было оставлено почти необороненное пространство, чем и решили воспользоваться роялисты, двинув туда сильный корпус баварцев.

Корпус этот, который я отлично мог разглядеть с высоты, имел вид весьма внушительный. Сомкнутыми колоннами, подивизионно, он мерными шагами приближался к нашей линии. А какого черта мог я послать навстречу этой грозной силе?

О, Италия! Среди стольких героев, кровью своей запечатлевших свою преданность тебе, не забывай имени братьев Бронцетти! Один из них погиб в битве с австрийцами при Сериате[362], другой — покрыл себя неувядаемой славой героя-мученика в битве на Вольтурно[363]. Во главе трехсот человек он встретил напор четырех тысяч бурбонов и несколько раз отбрасывал их назад! Напрасно предводитель роялистов, генерал Колонна, пораженный доблестью этих юношей, предлагал им сдаться, обещая, что ни один волос не упадет с их головы.

— Сдаваться! Подойдите, попробуйте, — отвечали они и смыкались для отражения нового нападения.

После десятка приступов мало их осталось. Большая часть лежала на поле битвы мертвыми или смертельно ранеными. Однако и последняя горсть их, укрепившись в полуразрушенном замке, не хотела слышать о сдаче.

— Сдавайтесь, ребята! — кричат им бурбонские офицеры, тронутые бесстрашием этих безбородых юношей.

Те отвечают им залпом.

Выпустив все патроны до последнего, они встречают последнюю атаку холодным оружием и гибнут все, все до последнего! Только несколько человек раненых было перенесено потом в капуанский госпиталь.

Это не романическая выдумка, это чистая действительность; это совершалось на моих глазах, и я горжусь, что предводительствовал такими доблестными воинами.

Бурбоны заняли центр и перерезали таким образом прямое сообщение между обоими нашими флангами. Но чтобы разрезать нас пополам, нужно было взять высоты Сант-Анджело. Это был стратегически ключ нашей позиции. Бурбонские генералы отлично поняли это и туда-то и были направлены их главные усилия.

Несколько раз королевская гвардия ходила на приступ, с упорством, невиданным до сих пор в бурбонской армии. Два раза брала она наши батареи, но как ураган налетали на нее воины Медичи и прогоняли назад.

Около часу пополудни по полю битвы пронеслась страшная весть: не хватало зарядов!

Положение наше стало очень деликатным. Враги всё наступали. Кроме фронтальной атаки, они сделали попытку атаковать нас с правого фланга, чтобы отрезать нам отступление. Но Медичи понял всю важность своего положения и сам с небольшим отрядом загородил врагам дорогу.

Битва закипела с удвоенной силою. Наши почти не стреляли. Подпустив врага шагов на сто, они бросались в штыки как бульдоги и ничто не могло устоять против их бешеной храбрости.

К трем часам пополудни изнеможение наших достигло до последних пределов. С самого раннего утра почти все части были в огне; некоторые ходили в атаку по семи раз, потому что превосходивший нас силами неприятель не давал минуты отдыха.

Но изнеможение и малодушное отчаяние в возможности победы после стольких бесплодных попыток уже начало овладевать и бурбонами. Это было заметно по замедлению их движения, по меньшей стремительности атак.

Я понял, что решительная минута наступила. В это время, по моему расчету, должны были прибыть резервы, которых я потребовал из Казерты. Но как к ним добраться? Бурбоны врезались в наш центр как железный клин и делали сообщение весьма затруднительным. Тем не менее, сделав большой обход, мне удалось дойти до Санта-Марии в то самое время, когда туда прибыли первые резервы. Но что это были за резервы! Всякий „военный“, пропитанный предрассудками постоянных армий, с отчаянием схватился бы за голову при виде их. Тут были и красные рубашки, и мундиры неаполитанских солдат, перешедших на нашу сторону, и матросы всевозможных флотилий, стоявших на якоре в неаполитанском рейде, и даже простые туристы, привлеченные на поле смерти своим сочувствием к делу освобождения Италии. Особенно много было между ними великодушных сынов Альбиона, никогда не покидавших меня в трудные минуты жизни.

Но этот „сброд“ показал, что он умеет решать судьбу сражения.

Когда их набралась достаточная кучка, я указал им на центр, ключ нашей позиции, занятый неприятелем, и сказал: „Видите неприятеля вон за этими кустами? Ступайте же в штыки, без выстрела, и прогоните его“.

Колонна, предводительствуемая генералом Эбером[364], который шел впереди с кучкой бесстрашных венгерцев, двинулась вперед, держа ружье на-руку, точно на параде. Град ядер и пуль осыпал ее, но она шла вперед, не делая ни одного выстрела.

Ужас объял бурбонов, и они бросились бежать, не дождавшись нападения.