На всю катушку

— А в институте меня вообще звали Станиславским, — сообщил он, шаря по одежде, на этот раз своей. — Так, все на месте.

— Почему Станиславский?

— Люблю переодеваться и играть других людей, — с обезоруживающей искренней улыбкой откликнулся Курилов. — Я, например, так старушку изображу — в двух сантиметрах не поймешь, что это вовсе не то, что кажется, — самодовольно сообщил он. — Ну, и имя, конечно. Константин Сергеевич мы, — проскрипел он невероятно точно сыгранным мелко дребезжащим голосом.

Ну надо же! Просто мой мужской аналог, черт побери.

Впрочем, что-то я его расхвалила без должных на то оснований. Пока только болтал, придурялся, отпускал сомнительные шуточки и под конец на правах естественного завершения карьеры глупо попался ФСБ.

— Теперь мой арсенал, — сказал он и похлопал рукой по широкому кожаному ремню: — У меня в нем сто метров прочнейшей нити на специальной катушке, с помощью которой я могу залезть куда угодно и соответственно слезть откуда угодно. Прилагается набор петель, крючков и затяжек. Выдержит минимум триста килограммов.

— У меня тоже есть что-то наподобие, — вымолвила я.

— Да? И где же это?

— В туши для ресниц. А тушь в сумочке. А сумочка, очевидно, в сейфе или столе Путинцева.

— А там и смерть Кощеева, — резюмировал мой перечень вкладывающихся одна в другую вещей Курилов. — Ну да ладно. Так… Есть еще пара отмычек, которые не нашли при обыске путинцевские ловкачи. Еще бронежилет.

— Какой еще бронежилет? — подозрительно спросила я. — Так вот почему ты отказывался надевать бронежилет в доме Демидова? Да он у тебя той же конструкции, что и у меня, — на основе синтетических волокон с металлическими нитями?

— Такое впечатление, что покупали в одном месте, — лукаво ответил он. Потом принял более приличествующее моменту выражение лица и произнес: — В кабинете, куда меня водили на социологический опрос с последующей экзекуцией, замечательное окно. А замечательно оно тем, что выходит на какую-то стену с проломом точно напротив этого окна, а за стеной гаражи, ремонтные бараки, рельсы там и сям, — в общем, полный бардак. И кончается этот бардак, если не ошибаюсь, метрах в ста от нас по направлению к Волге, то бишь в нее, родимую, и кончается. А там есть жалкое подобие пристани, а у пристани пара-тройка жалких подобий катеров. Но недостаточно жалких, чтобы на одном из них не покататься. Да, чуть не забыл! — Он с живостью придвинулся ко мне и прошептал в ухо: — Но самая замечательная особенность этого милого кабинета, а точнее, окна в нем — это то, что на нем нет решетки.

— А на каком этаже все это находится? — в тон ему прошептала я. — Или не успел засечь, так был увлечен собственными ощущениями?

— Обижаешь, начальник. Этаж у нас тама примерно третий, а если подумать, то и весь четвертый. Одним словом, дело куда как серьезное, — прерывая буффонаду, озабоченно закончил он.

— Значит, слушай сюда, Мангуст Сергеевич Станиславский, — произнесла я. — У меня есть один неплохой план, и если ты перестанешь валять дурака и будешь вести себя как хороший мальчик, то он с божьей помощью и прокатит удачно.

— Сомневаюсь, что мне в твоем блицкриге отведена роль, как ты сказала, хорошего мальчика…

Глава 8 УХОДИМ, УХОДИМ, УХОДИМ!.

В шесть утра Курилова увели, очевидно, для беседы со следователем, и я осталась в камере наедине с все еще не пришедшей в себя человекообразной крысой и с трудом заползшим на нары после ударной порции комплиментов от Кости здоровяком. На меня верзила даже не взглянул — так ему было худо. Правда, вскоре он несколько очухался и теперь оглашал камеру могучим стахановским храпом — сто четыре децибела на-гора.

А вот нам поспать не удалось, хотя хотелось просто невыносимо. Ну еще бы, эта свистопляска началась еще в четыре часа дня, и с тех пор сплошь бандиты и убийцы: на обед — Дрон со товарищи, на ужин — милая компания Вити Началова, потом на правах ночного пищеварительного моциона — визит к Маркелову, а финальное блюдо — благотворительный государственный эрзац-паек — опергруппа спецназа с суровым полковником ФСБ во главе. А в заключение… да, впрочем, о чем это я?.. Заключение — оно и в Африке заключение, разве что в камере пожарче да зеки не такие бледнолицые.

А сейчас, если эта утренняя физзарядка с побегом выгорит, то мы с Костей с полным основанием можем претендовать на славу русских Эдмонов Дантесов, тем более что областное управление ФСБ похлеще всяких там замков Иф.

Но что-то этот сержант, или кто там, долго не возвращается. А он возвращаться должен. За мной.

И ведь возвратился.

— Охотникова, Гусев, на выход, — хмуро сказал он.

Это какой еще Гусев?

Сержант прошелся по камере, у двери неслышной тенью застыл здоровенный парень в камуфляже с автоматом.

— Ты, что ли, его или дружок твой? — спросил он, ткнув кулаком в бок недвижно лежавшего на нарах заморыша.

Я промолчала.

— Ладно, валяй на выход, потом разберемся насчет Гусева и с тобой, и с твоим хахалем, — с неприкрытой угрозой выговорил он.