На всю катушку

— У вас совершенно верная информация, — кивнул Курилов, — он действительно мой дядя. А сделал я это не потому, что желал ему зла, а напротив, хотел предупредить о возможной опасности. Просто мой дядя всегда с чрезмерной беспечностью относился к охране своего драгоценного, надо заметить, организма. И я подумал: пусть лучше этот взрыв произойдет, но произойдет он в то время, когда в машине гарантированно никого не будет, и осуществит его родной племянник, чем чужой злобный киллер. И ведь после этого он задумался над своей безопасностью, еще как задумался!

Сержант у дверей болезненно скривился, как будто ему всадили в зуб бормашину, капитан же постучал по столу пальцем и сказал:

— Вы прямо как Мефистофель, Курилов, вечно желая добра, делаете зло. Только помните, что каждое слово, сказанное вами в этом кабинете, записывается на пленку и становится весомой уликой в вашем деле.

Это ничего, что Мефистофель говорил немного не так. Одно то, что товарищ капитан, по-видимому, слышал о существовании Гете и его «Фауста», а также, не исключено, натыкался на эпиграф, предпосланный «Мастеру и Маргарите», вызывало уважение. Вот для сержанта имя Мефистофель ничего не говорило, он, очевидно, решил, что это зоновское «погоняло» крупного «авторитета».

Вероятно, Курилов проникся сходными чувствами, потому что почтительно посмотрел на капитана и, положив руки на колени, медленно произнес:

— Разумеется, я все понимаю, товарищ капитан, и каждое свое слово прекрасно… — тут он сделал короткую паузу и договорил: — Осознаю.

Мгновенным касательным движением я перевела свой дымовальный «бриллиант» на кольце в боевое положение, и клубы черного дыма, как разорвавшая упаковку спрессованная под чудовищным давлением вата, в доли секунды заполнили кабинет. Но я все-таки успела заметить, как Курилов перегибается через стол, почти неуловимым для глаза движением хватает капитана за загривок и с силой бьет его лбом о стол.

— А-а-а, суки, — неожиданно тонким голосом гнусаво проорал торчащий у дверей сержант, которого тоже захлестнуло угольно-черными клубами, — кааззлы!..

Но я уже была рядом. Вот ты и доорался, товарищ сержант. Нечего было час назад меня материть, а буквально десять минут назад стращать всеми прелестями камерной жизни. Безусловно, это не то, что камерная музыка или камерная поэзия, я и сама представляю. А сейчас ты тем более зря кричишь, потому что я по звуку легче найду тебя. Вот так.

Сержант умолк, но дверь тут же распахнулась, и ворвался сухой треск автоматных очередей. Ах, вот как круто! Хотя вас самих, братцы, и не видать, но чувствую я вас прекрасно.

Выверенный удар носком туфли — и тяжелый стук тела, и лязг вывалившегося из надолго ослабевших рук автомата. Второй, видимо, понял, где я, потому что над моей головой просвистели пули.

Хорошо, что я бросилась на пол. Плохо, что этого не сделал ты, паренек. Плохо, но только для тебя самого…

Черный дым быстро редел, выдуваемый ветром в распахнутое Куриловым окно. Сам Костя уже зафиксировал удавку катушки, вмонтированной в его ремень, на кране радиатора центрального отопления, а теперь рылся в сейфе капитана.

— Тебе приходилось заниматься альпинизмом? — отрывисто спросил он, протягивая мне мою сумочку, очевидно, извлеченную им из сейфа, и одновременно убирая под куртку свой «узи», взятый оттуда же.

— Приходилось.

— Тогда цепляйся мне за плечи и спускаемся. У нас совсем мало времени.

Я вцепилась в него со спины всеми конечностями, и он начал быстро спускаться по вертикальной поверхности, удерживая перпендикуляр с ней посредством ловкого перебора ногами. А так как он делал это получше любого скалолаза, то уже через несколько секунд мы коснулись земли, преодолев в воздухе добрых десять с кепкой метров.

Он тотчас перерезал нить и побежал вслед за мной к тому самому пролому, благополучно усмотренному мной буквально в нескольких метрах от нас. В спину нам откуда-то все еще громыхал «Муми»: «Уходим, уходим, ухо-о-одим!..»

Как нельзя в тему. Очевидно, кто-то поставил компакт-плейер на режим автоповтора, и теперь звуковое оформление этого серого сентябрьского утра совершенно соответствовало наполнявшим его бурным событиям, стремительно сменяющим одно другим.

Мы уже вылезли по ту сторону стены, когда за нашей спиной зазвучали выстрелы, а в распахнутом окне появились озабоченные лица эфэсбэшников.

— Они нас не видят, — проговорила я на бегу, — скорее к пристани.

И тут, словно опровергая мои слова, в воздухе чирикнула пуля, и тотчас же бегущий за мной Курилов коротко вскрикнул и ткнулся носом в влажный от росы куст репейника, растущий возле стены порыжелого от старости и сырости сарая.

— Ой, бляха-муха, — простонал он после того, как я кинулась к нему и прислонила плечом к стене, — как кувалдой огрели!.. Если бы не бронежилет, висеть моим кишкам на этих самых репьях.

— Идти сможешь? Позвоночник отдачей не задело? — обеспокоенно спросила я.

Он пристально взглянул на меня и ухмыльнулся, потом покачал головой.