Олег старался не употреблять, как он их сам называл, слова неуверенности и слабости: «затрудняюсь ответить», «не знаю», «может быть», «возможно», «наверное» и т. д. Он прекрасно понимал, что работники его недолюбливают — за что его любить, если у одних он отобрал территорию, а унтам без территории не доплачивает, — но запугивать их тоже глупое решение. Олег понимал, что в его руках мир, который нужно холить и лелеять, хотя подчинённым не обязательно знать всё, тем более тёмные стороны своего хозяина. Они-то как раз занимали большую часть его размышлений. Олег ломал голову, как заполучить новые территории, забирать больше и отдавать сотрудникам меньше, расширять свои заведения без ущерба для себя, совершенно не думая о других. Порой эти размышления приводили его к безумным идеям, которые граничили со всеми известными законами и уж точно не могли придти в заурядную голову.
Он продолжил прогуливаться по складу, обдумывая просьбу Виктора. Слишком очевидно, что к нему подсылают шпиона, даже если Борис пока этого не осознаёт. Тогда в баре Олег хотел зародить зерно сомнения в душе молодого унта, и начать разлагать дело Виктора через блудного, от которого татуировщик не может избавиться. Но сейчас в планы нужно вносить коррективы, поскольку вторая беседа должна была состояться после посвящения во все тонкости магии унтов. Предполагалось, что Борис к тому моменту будет знать и уметь всё, что знает и умеет Виктор. Лучше не отказываться от просьбы, учитывая то, что татуировщик знает о содержании их разговора в туалете бара. Для понимания какой именно стратегии придерживаться — а их Олег выстроил на каждый из возможных вариантов уже немало, — ему нужно узнать непосредственно от Бориса, что именно тот умеет.
Глава 7. Часть 2
Борис после подготовки сеанса для клиентки попросил Виктора отпустить его пораньше, он хотел обдумать причину своих неудач на свежем воздухе. Мастер был не против, поскольку записей всё равно не осталось, и ученик в любом случае просидел бы остаток дня без дела. Перед уходом юноша проверил, лежит ли кожаный бублик в его заднем кармане. Он никогда не надевал его заранее, потому что во время действия браслета, носитель испытывал скверное ощущение. Бублик не просто скрывал татуировки, он натягивал поверх кожи ещё один слой похожей ткани, которая дышала не так хорошо, как Борису хотелось. Но юноша понимал, что это всё для спокойствия бабушки, а ради неё он готов и не такое вытерпеть.
Погода на улице стаяла дождливая, небо заволокла лёгкая пелена туч, слабо обдувал прохладный ветерок. Год назад Борис мог замерзнуть лишь от подобного вида из окна, и без верхней одежды никуда бы не вышел, но сейчас благодаря наращённым, выносливым мышцам прогуливался в своей повседневной рубашке. Людей на тротуаре ему встретилось много, но все они были какие-то задумчивые и невесёлые. Юноша как никогда в жизни хотел залезть им в головы и узнать причину их потухших эмоций. Не все окружающие ведь унты и не все такие же, как он или Виктор. Зачем они сдерживают себя? Ведь улыбка порой нужна тому, кто улыбается, а не окружающим.
Он остановился посреди тротуара. Люди, которые шли за ним, недовольно вздыхали, но обходили его. Бориса остановила мысль о том, что глаза окружающих сейчас почернеют, а зрачки нальются красным. Он будет окружён каменными лицами, купол накроет небо, и в него полетит огонь. Юноша не боялся этого, его уже ничто не сможет напугать, но понимание, что вокруг него минное поле не выходило из головы. В такие минуты он вспоминал правила:
После перечисления Борис копался в воспоминаниях для вынесения вердикта, что он не нарушил ни одно из них. Только после этого ритуала, его сознание успокаивалось, и он не думал о наказании до следующего раза.
Он пошёл дальше. Будучи молодым человеком, Борис естественно заглядывался на проходящих мимо красивых девушек, но его взгляд определённо не был прикован к их симпатичным лицам. Глаза скользили аккуратно и деликатно, но иногда юноша замечал, как девушки прикрывают своё декольте, порой с явно неприличной глубиной. Раньше ему это доставляло удовольствие, вызывало чувства, а теперь занятие подобного рода стало развлечением совершенно противоположного толка. Можно сравнить такое созерцание прекрасного с просмотром картин. Дилетант в живописи понимает, что она красива и написана отлично, — так бы он точно не смог — но это полотно, в конце концов, оставляет его равнодушным.