На высочайших вершинах Советского Союза

Тогда решили надвязать охранную веревку. Груз снова двинулся вниз, и вдруг мы увидели, что новая веревка оказалась каким–то непонятным образом отделена от основной… Я инстинктивно зажал веревку в руке и содрал себе кожу на пальцах. В следующую секунду от рывка сорвался вниз. Сдернуло и Андрея. К счастью, буры засели в снегу и нам удалось задержаться.

Связав веревки, опустили буры и… веревки опять не хватило. В конце концов пришлось спускать их на куске веревки, сдавая через вбитый бур и ледоруб. Наконец скалы! Солнце близко к горизонту. Берем еще восемь буров и быстро спускаемся вниз.

В юрте почти все забойщики. Сошли вниз из–за отсутствия буров. Начальство не явилось и сегодня: выше Тамынгена сорвало мосты.

8 августа. Я с Андреем и тремя носильщиками идем за бурами. Топографы попросили Володю Миляева всучить рабочим рейки, чтобы они поставили их на скалах. Но Володя в последний момент забыл это сделать. Топографы, не зная этого (когда мы уже были на скалах), выразительно начали жестикулировать с ледника и были немало раздосадованы, когда убедились, что все их старания пропали даром.

У нас опять ушло порядочно времени на распутывание троса для укрепления одного снежного участка. Однако, несмотря на легкую и оборудованную дорогу, один носильщик через снежник идти отказался. Пришлось двоим забрать все 24 бура.

Я слазил за верхний выступ и оттуда достал еще 11 буров. Осторожно и не без труда спустил их до Андрея. Здесь груз распределили и снесли к оробевшему носильщику. По скалам спустились очень быстро: на скалах носильщики полубоги, зато на снегу хуже черепах.

Ашур, поскользнувшись, эффектно съехал по снежнику и, как на салазках, выехал на осыпь. Поднявшись, с изумлением осмотрелся кругом и остался доволен уже тем, что штаны целы. Саты—Валды решил показать высокий класс, попытался, как мы, скатиться на ногах и чуть не «сыграл» через голову.

В юрте уже было все начальство. Из новых прибыл исключительно щупленький человек (из Воронова таких десяток бы вышел). Это уполномоченный Наркомтяжпрома по Таджикистану. Оба быстро свалились, почти ничего не ели, только «Тяжпром» попросил сварить ему рисового отвара, ибо ничего иного он в настоящее время не принимал.

Зато мы с наслаждением поели хорошо приготовленный для начальства обед (взамен уступив начальству свои полушубки и прочее утепление).

Сармин чувствует себя неважно (но отнюдь не от пройденного пути) и всячески старается предупредить критические высказывания рабочих по сути дела. Чтобы как–то показать сбою деловитость, набрасывается на Коханчука, жестикулируя буром, начинает доказывать, что бур еще вполне пригоден для работы. Мнения разделились, но все чувствовали себя неловко.

Долго и молча пили чай.

10 августа. С рассветом иду на Черную гору.

На подъеме трещины еще легко проходимы. Обогнал раменских носильщиков. У подъема к лагерю оставил рюкзак, предварительно вытащив из него и распределив по карманам, чтобы не спутать, послания к Воронову, накладные Сармину и пр.

Начальство уже встало, сидит в палатке и развлекается чайком. Солнце только начинает освещать вершины.

Долго 'читали письма и писали ответы, наконец двинулись в путь.

Пришлось обходом забежать за рюкзаком, и на леднике я догнал плетущуюся тройку. Едва–едва передвигая ногами, пересекли ледник.

Над перевалом оказались трещины. Связались. «У меня конь здоровый», — шутит «Тяжпром», указывая на Воронова. На подъеме пошли совсем нога за ногу. Через десять — пятнадцать шагов отдых, ибо у обоих «сердце заходится…».

Падающие с верхних скал камни произвели на моих спутников удручающее впечатление. На неважных местах, а таких немного, ибо носильщики исключительно хорошо проторили тропу, охраняю всех начальников по очереди.

Еще немного и перевал. Вниз пошло скорее, да и я тяну довольно крепко.

На ледопаде при виде глубоких разинувших пасти трещин начальство совсем присмирело. Робко переставляют ноги. Подавленные впечатлениями, еле выбрались на ровное место.

Здесь уже я потянул их покрепче. Когда пришли, Воронов высказался, что, мол, по ровному участку я, кажется, тянул их слишком резво.

Прием в лагере исключительный. После показа образцов — чай и закуска. Воронов обязательно пожелал добраться сегодня же до нижнего лагеря. Начались уговоры и перечисления всех ужасов дороги в нижний лагерь. Уговорили, намекнув об обеде, изготовленном специально для них. Остались.

Много разговоров о работе: говорит больше Воронов и в несколько шутливом тоне. Сармин упорно отмалчивается.

Николай Михайлович молодец, прямо заявил, что их жила не имеет промышленного значения и что он немедленно кончает работу на ней.

Воронов внимательно посмотрел на него, по план одобрил.

Наобедались так, что шевелиться стало трудно. Вечером начальство от ужина отказалось. А я в уютной палатке Николая Михайловича долго пью чай и веду разговор.

11 августа. С рассветом идем вверх с Сарминым и двумя носильщиками («свита» Сармина, несущая его вещи). Чуть облачно и тепло. Взяли хороший ход. У ледопада Сармин запросил пощады.