На высотах твоих

Когда-то давным-давно Бонар Дейтц одно время нравился премьер-министру и вызывал у него уважение, несмотря на разделявшую их пропасть расхождений в политических взглядах. В лидере оппозиции ощущалась какая-то целостность и глубина характера, его действиям была присуща честная и искренняя последовательность, которой нельзя было не восхищаться. Однако с течением времени отношение Хаудена к нему менялось, и теперь он думал о Дейтце с едва сдерживаемым презрением.

Такие перемены были вызваны по большей части деятельностью Дейтца в роли лидера оппозиции. Несчетное множество раз, как было известно Хаудену, Бонар Дейтц оказался неспособным извлечь максимальную выгоду из уязвимости Хаудена по отдельным вопросам. То, что такие действия Дейтца — или их отсутствие — демонстрировали его разумную сдержанность, не имело, как считал Хауден, никакого значения. Роль лидера заключается в том, чтобы вести за собой остальных и реализовывать любую выгодную возможность, проявляя при этом крутость характера и беспощадность. Политика — не для слабаков и слюнтяев, и путь к власти неизбежно усеян осколками разбитых надежд и амбиций множества менее удачливых людей.

Вот как раз беспощадности Бонару Дейтцу и не хватало.

Он обладал другими качествами: умом и образованностью, проницательностью и дальновидностью, терпением и личным обаянием. Но даже все вместе взятые, эти качества не могли ему помочь встать вровень и тягаться с Джеймсом Макколламом Хауденом.

Да ведь почти невозможно, подумалось Хаудену, представить Бонара Дейтца премьер-министром, распоряжающимся кабинетом, подчиняющим себе палату общин, маневрирующим, финтящим, действующим с решительной стремительностью — вот как он сам поступил мгновение назад — с тем чтобы добиться тактического преимущества в дебатах.

Ну а Вашингтон? Смог бы лидер оппозиции бросить вызов президенту США и этому его ужасному помощнику, не сдать своих позиций и добиться в Вашингтоне столь же многого, что и Хауден? Более чем вероятно, что Дейтц проявил бы рассудительность и благоразумие, что ему бы не хватило твердости, упорства и целеустремленности и в конечном итоге он уступил бы куда больше, а преимуществ получил куда меньше, чем Хауден. И то же самое в равной степени справедливо в отношении того, чему суждено произойти в ближайшие месяцы.

Эта мысль напомнила премьер-министру, что через каких-то десять дней он, Джеймс Хауден, будет стоять здесь, в палате общин, и держать речь о союзном акте и его условиях. Вот тогда наступит пора величия и великих проблем, а все эти жалкие, ничтожные хлопоты — какие-то зайцы, иммиграция и тому подобное — будут забыты. Его даже кольнуло острое чувство досады и обиды, что сегодняшние дебаты воспринимаются как нечто необыкновенно важное в то время, как на самом-то деле по сравнению с теми проблемами, которые он вскоре поднимет, они были до смешного тривиальны.

Но вот, проговорив почти час, Бонар Дейтц завершал свое выступление.

— Мистер спикер, еще не поздно, — объявил лидер оппозиции. — Еще не поздно для правительства явить свое милосердие и великодушие и предоставить этому молодому человеку, Анри Дювалю, постоянное местожительство в Канаде, которого он так просит. Еще не поздно и самому Анри Дювалю покинуть узилище, к которому его приговорили несчастные обстоятельства его рождения. Еще не поздно Анри Дювалю — с нашей помощью и среди нас — стать полезным и счастливым членом общества. Я молю правительство о сострадании. Я требую от него, чтобы наша мольба не осталась втуне.

После изложения формулировки своего предложения — «палата выражает сожаление по поводу отказа правительства осознать и осуществлять должным образом ответственность в области иммиграции…» — Бонар Дейтц опустился на свое место под одобрительный грохот крышек столов, которым разразилась сторона оппозиции. Немедленно поднялся Харви Уоррендер.

— Мистер спикер, — начал министр по делам иммиграции своим низким раскатистым голосом, — как обычно, лидеру оппозиции удалось сдобрить факты доброй долей фантазии, затуманить простой вопрос чрезмерной сентиментальностью и представить нормальные законные действия министерства по делам иммиграции как садистский заговор против всего человечества.

Его слова тут же вызвали яростные выкрики протеста, требования «Долой!», которые сторонники правительства пытались перекрыть возгласами одобрения и поддержки и стуком откидных столиков.

Не внимая этому взрыву, Харви Уоррендер с явной горячностью продолжал:

— Если наше правительство виновно в нарушении закона, мы заслуживаем, чтобы палата покрыла нас позором. Если министерство по делам гражданства и иммиграции, пренебрегая принятыми парламентом законами, проявило неспособность исполнить свой долг, я смиренно склоню голову и приму осуждение парламента. Но поскольку мы неповинны ни в том, ни в другом, я заявляю вам, что не приемлю ни того, ни другого.

Джеймс Хауден поймал себя на том, что мысленно пытается внушить Харви Уоррендеру умерить агрессивный тон.