«Не болтайте! – призывал Орлов сотрудников. – Надо помнить, что в Уругвае много лиц, знающих русский язык. Это эмигранты – украинцы и белорусы из Польши, граждане прибалтийских стран. Встретить их можно везде, в самых неожиданных местах». В этом же ключе писал в Москву Рябов, информируя об обстановке вокруг советской колонии: «Здесь всегда рядом могут оказаться люди, владеющие русским языком. Например, в английском посольстве мажордом – русский белоэмигрант. Шофёр американского посла – украинец. Каждая третья или четвёртая лавка на главной улице имеет своего еврея, говорящего по-русски. Откровенные разговоры в публичных местах недопустимы. Это правило часто забывают, несмотря на воспитательную работу, и были случаи, когда наши сотрудники попадали в неприятные ситуации, обмениваясь какими-либо обидными замечаниями в отношении случайных прохожих. Первое время после приезда некоторые наши товарищи недостаточно знали испанский язык, поэтому возникала угроза их разработки конкурентами. Обычно появлялись чрезмерно активные лица из эмигрантов с предложением бытовых услуг: подыскания квартир, покупки вещей, устройства «скидок» и пр. Особенно выделялась чета русских белоэмигрантов Дробницких. Они знали всех членов миссии, посещали их на дому, приглашали к себе, творили чудеса по организации «скидок» и «льгот». Избавиться от них стоило большого труда, потому что некоторые члены миссии не хотели примириться с тем, что пропадут «такие возможности». Но были и другие подобные «доброхоты»: чета Зараховичей (крупный коммерсант), Каленов (советский гражданин), Розенфельд и т. д.».
Беспокойство Рябова вызывали также парикмахеры, портные, лица из сферы бытового обслуживания, к которым обращались жёны сотрудников. В итоге информация о внутренних делах в миссии утекала за её пределы. Проблемой была «надёжность» домашних работниц, которых нанимали в силу дешевизны их труда почти все сотрудники: «Опасность заключается в том, что у себя дома сотрудники и их жёны общаются более раскованно, забывая о бдительности».
Посол Орлов решил собрать «статистику» на иностранцев, работающих в миссии, в учреждениях и «на дому». Всего в учреждениях – самой миссии, консульстве, торгпредстве, ТАССе, редакции информационного бюллетеня – их набралось 15 человек. Проверка выявила, что подозрительнее всего ведёт себя белоэмигрант Хвеськовец. Первоначально он держался естественно. Говорил, что является «горячим сторонником» Советского Союза и просил советские книги и журналы. Однажды показал консулу свою записную книжку, в которую был вклеен портрет Сталина. Но потом Хвеськовец стал задавать слишком много вопросов, проявлял любопытство к тем сторонам работы дипломатов, которыми не должен был интересоваться. Когда он попытался перенести общение с сотрудниками за пределы миссии, приглашать в ресторан, всё стало понятно, ведь у Хвеськовца хронически не хватало денег. Кто-то его финансировал на эти цели. Конечно, от него постарались избавиться, не слишком соблюдая дипломатический этикет.
Потенциальную опасность представляли «разложенческие» моменты в коллективе. О шофёре Вершинине пошли слухи, что он регулярно бывает в казино «Парк Отеля», пристрастился к игре в рулетку. Его страсть поощрял некий Гофман, известный в преступных кругах Монтевидео контрабандист и авантюрист. Его уроки по системе «беспроигрышной игры» вдохновили Вершинина: он даже начал выигрывать, правда, небольшие суммы, и очень рассчитывал, что к концу командировки разбогатеет. Слухи есть слухи, и Рябов поделился сомнениями с нелегальным резидентом «Артуром» (Иосифом Григулевичем), который на время перебрался из Аргентины в Уругвай. «Артур» «навёл справки»: факт «тяготения Вершинина к азартным играм» подтвердился. В итоге Вершинина отправили домой.
Визиты «потенциальных провокаторов» участились. Чаще всего они обращались в консульство. Появились подозрительные гости из Аргентины. В 1944–1945 годах, когда правительство ГОУ развязало волну репрессий против аргентинских «демократов» (включая коммунистов), провокаторы приходили как «жертвы преследования фашистов». Они просили отправить их в Советский Союз «для отдыха», «учёбы», «политической переподготовки». Наскоро состряпанные импровизации не выдерживали элементарной проверки. В компартиях существовало правило: если коммунист хочет обратиться по какому-либо личному вопросу в советское учреждение, он предварительно испрашивал разрешение у партийного руководства и приходил с соответствующей рекомендацией. Так что всех посетителей «без рекомендаций», по выражению Рябова, «отшивали вежливо, но решительно».