Малозначительный периферийный мир, этакий уголок самовластия, так и не ставший частью какой–либо звёздной державы. В галактике подобных миров — уйма и все они были в чём–то похожи: недостаточно индустриально развиты, с нестабильными политическими системами, с главенствующими идиотско–утопическими учениями, с крайне жёсткими или предельно мягкими законами — в общем, сточные ямы для беглых преступников, авантюристов, проповедников новых ересей, непризнанных гениев и просто искателей всеобщего счастья за всеобщий же счёт. Да, таких миров было не мало и какой бы на каждой отдельно взятой планете не властвовал политический режим — фашистская диктатура ли, авторитария ли, бесхребетная полуанархия или бестолковая парламентская республика, — именно такие мирочки были давно и прочно облюбованы "друзьями" нашими закадычными, рунхами то бишь. И везде, ну или почти везде, законспирированные ячейки, пустившие свои метастазы. Оно конечно понятно, во всех таких мирах работать чужакам на порядок легче, чем при отлаженной государственной машине какой–нибудь конфедерации или империи со всеми их сыскными, карательными и прочими структурами. И вот, незначительный такой, периферийный мир со своим гнойником, на вскрытие которого было потрачено без малого три стандартных года. Что, в общем–то быстро, бывало и в разы дольше. Разгром местной ячейки можно было с полным правом назвать в высшей степени успешным — на сей раз обошлось и без потерь, и без неприятностей с властями. Эту хирургическую операцию возглавлял я от начала и до конца. И всё шло настолько гладко, что я решил подкорректировать финал. Решил дать возможность ускользнуть некоторым, к тому времени порядком затравленным чужакам. Очень уж хотелось посмотреть куда они рванут. А чтоб беглецы не ощущали хвоста, привлёк к преследованию "Реликт". "По следу загнанной дичи ловец попадает в капкан" –
Вспомнилась вдруг песенка, уж не припомню где и когда услышанная. Да, хотелось посмотреть куда они рванут. Вот и посмотрел, на свою голову…
— Все. Скрылся, — произнес капитан. — Сенсоры его больше не видят. Его как и не было.
— Этот активатор — двойник или один и тот же объект?
— Мне не удалось этого выяснить, Пётр Викторович. Не удивлюсь, если объект может спокойно перемещаться между вселенными. Ясно одно — к нему нужен ключ. А ключ где–то на Темискире.
— Объяви общий сбор в кают–компании через десять минут.
Вопреки моим тайным опасениям, в кают–компании я не нашёл и следа волнений. Напряжённость — да, она ощущалась, но была сродни вниманию, когда весь обращаешься в слух, боясь пропустить малейшую деталь, могущую потом стать важной. Несомненно, за последние часы, что я провёл на мостике, в отряде успели вволю наобсуждаться, возможно, и наспориться. Естественно, все знали о постигшем нас конфузе, но в самых общих чертах. Теперь все жаждали разъяснений. И никто не бесновался, не задавал глупых или умных вопросов, не пытался давать советов, не делал скороспелых выводов. Картина сильно походила бы на сбор офицеров, явившихся пред светлы очи командира и ожидающих постановки задач, если бы не дымящиеся сигареты и бокалы с вином (а вот бутылки, кстати, нигде видно не было). Но мы не военные, разве что некоторые из нас офицеры запаса. Мы — соратники. Да, у нас общий враг, общая Цель, все мы давали присягу Организации. В нас жила и живёт общая идея и одна на всех ненависть.
— Григорий Романович, — кивнул я капитану, стоявшему невозмутимой статуей у трёхмерного экрана.
Еронцев ожил и включил воспроизведение записи последнего акта нашей погони. Он начал доклад чёткими лаконичными фразами, намереваясь как можно полнее донести до остальных всё то, что на данный момент было известно ему и мне.
А пока он в деталях излагал цепочку последних событий, я внимательно и оценивающе, но так чтобы это не бросалось в глаза, рассматривал свою группу.
Трое из четверых были охотниками — так в организации принято было называть обладателей дара, то есть тех ментальных способностей, что позволяли противодействовать рунховским властелинам, а при случае и умерщвлять их. Двоих я знал много лет, сам их приметил и ввёл в Организацию.
Александр Кужель, он же Оракул, сутулящийся толстячок, медлительный, этакий увалень. Но образ увальня обманчив, многие купившиеся на него дорого поплатились. Кужель был когда–то молодым перспективным управленцем, то есть, говоря проще, чиновником. Интересно, что чиновником он стал вопреки своим юношеским мечтаниям о службе в уголовном сыске.
Хельга Вировец, она же Комета, голубых кровей, из невероятно богатого графского рода одного весьма воинственного звёздного королевства. Получившая блестящее образование, к чему редко стремились барышни её круга, увлекающаяся искусствами, она, пожалуй, из романтических побуждений отказалась от благоустроенной жизни, порвала с родней, имевшей на неё матримониальные виды, променяв своё безмятежное будущее на жизнь, полную скитаний и опасностей.