На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы

«Конечно, — раздумывал он, шагая по коридору, — факт превышения власти налицо: замена денежного налога натуральной повинностью… Однако должны же понять люди! Хотя бы Мясоедов…»

Влахопулов встретил его, сияющий.

— Читайте! — подкинул он телеграмму. — Только что сейчас принесли… Я так растроган, так хорошо…

На вчерашнюю телеграмму Мышецкого министерство отстукало обратно: «На вашем всеподданнейшем доношении о прекращении волнений в губернии его императорскому величеству было благоугодно собственноручно начертать изъявление монаршей благодарности».

— Собственноручно! — переживал Влахопулов. — Ну, дорогой князь, скоро мы с вами расстанемся, по всему видать.

— Весьма огорчен, но и поздравляю вас!

В дверь осторожно постучали — просунулась голова капитана Дремлюга, увенчанная багровым шрамом.

— Осмелюсь появиться, господа?

Влахопулов стукнул по столу костяшками пальцев:

— Вот как хорошо, капитан! Сделайте милость: передайте полковнику, что мне уже так надоел этот шум на улицах.

— Прошу прощения, ваше превосходительство, — козырнул Дремлюга с ленцой, — но Аристид Карпович изволил вчера вечером отбыть из города…

Рука Мышецкого провисла вдоль подлокотника кресла — почти упала от неожиданности.

— Почему я об этом ничего не знаю? — спросил он.

— Да, — подтвердил Влахопулов, — почему я об этом ничего не знаю? Выберусь ли я когда-нибудь из этого бардака?..

Дремлюга стоял посреди кабинета — несокрушимый, как языческий идол; вот таких идолов можно встретить на степных курганах — дождь, грозы, ветер, а они стоят и перестоят кого хочешь.

— Господин полковник оставил дела на мне, ваше превосходительство. В губернии все спокойно. Аристид Карпович отбыл по служебным делам в Запереченск, где случилось убийство кассира…

— Что вы имеете сообщить нам? — спросил Мышецкий.

Дремлюга смотрел только на Влахопулова:

— Ваше превосходительство, желательно сменить на козлах калмыка, что служит у вас в кучерах.

— Это еще зачем?

— Посадим своего на козлы. Время все-таки неспокойное, в Тамбове опять двух повесили… А наш человек — опытный, вооруженный. Лошадьми правит так, что — любо-дорого, прибежит кума любоваться!

— Идите-ка вы… — обозлился Симон Гераклович. — Вон вице-губернатор… если ему надо, пусть берет вашего кучера. А я четыре года с калмыком отъездил, на нем и выкачусь из Уренска. Мне ли бояться масонов?..

Мышецкий встал и прошел к себе. Нехотя принялся за дела.

И совсем неожиданно на пороге кабинета появился Ениколопов. Сергей Яковлевич не поленился встать и придвинуть кресло для гостя:

— О, Вадим Аркадьевич… рад вас видеть!

Ениколопов принял это как должное.

— Ну, князь, — сказал он, — что же мы дальше с вами будем делать?

Так с Мышецким не разговаривал даже Влахопулов, и Сергей Яковлевич затаил усмешку.

— О чем вы?

— Надобно обновить операционную клинику при больнице, — пояснил Ениколопов. — Требуются некоторые средства… У меня все разворовали!

— Опять деньги, — поморщился Мышецкий. — Где я возьму их вам?

— Ничего нельзя оставить, — продолжал Ениколопов, — все воруют… Даже щипцы Листона уволокли! Позаботьтесь о средствах, князь.

Сергей Яковлевич возмущенно фыркнул:

— Что же мне прикажете — с кружкой по дворам ходить? Обращайтесь к общественности…

Ениколопов с наслаждением (именно так казалось) продолжал смаковать: распаторий остался один, брунсову ложку, по его словам, особенно жалко; пришлось ему даже разориться, чтобы на свои кровные купить троакар…

— Трудно работать. Но вы же, князь, человек передовых устремлений и должны понять мои просьбы.

— Да, — кивнул Мышецкий, — это верно, что я придерживаюсь прогрессивных веяний, но вот беда — за эти веяния мне лишнего не платят!

— Первоисточник говорит сам за себя, — вдруг резко оборвал Ениколопов и встал: — Придется тогда обратиться к Симону Геракловичу, который не грешит… веяниями.

— Обратитесь к Иконникову-младшему, — ответил Мышецкий. — Вы с ним, кажется, дружите, и если они с тятенькой ухлопали полмиллиона на церковь, то дадут же сто рублей на ваши щипцы и ложки!

Ениколопов ушел, и Сергей Яковлевич сделал вывод: просьба о деньгах — для отвода глаз. На самом же деле врач настойчиво бубнил об одном: разворовали, уволокли, сперли. Можно подумать, что каждый мужик, по выходе из больницы, выносит по малому хирургическому набору для подкрепления своего хозяйства. Тут и пилу полезно вспомнить. Ясно: Ениколопов чем-то сильно встревожен, заметает следы.

«Сукин сын… Ну что тут еще скажешь?..»

— У вас ко мне дело? — Мышецкий встряхнулся от мыслей.

Борисяк предъявил ему санитарные протоколы.

— Штраф, — сказал он, — это вот на фабрике Троицына, за испускание им кислотных отходов в реку.

— Испускание, — недовольно выговорил Мышецкий. — Ну, ладно, пусть будет «испускание». Подписать-то я могу. Сейчас все эти Троицыны так затюканы, что любой штраф заплатят…

Он подписал протокол, даже не заглядывая в него. Края бумаги хранили следы пальцев инспектора. Сергей Яковлевич перевел взгляд: руки Борисяка были запачканы, под ногтями чернело. И тогда он поднес протокол к свету.