На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы

— Этот подлец действительно удрал из губернии…

— Туда ему и дорога!

— Но он не просто удрал — он утащил с собой всю рабочую кассу Уренского союза взаимопомощи.

— Но при чем здесь Кобзев?

— Не горячитесь, князь! При данной ситуации Кобзев тем более опасен для спокойствия губернии. Выходит, что теперь он оказался прав перед рабочими, а я, полковник Сущев-Ракуса, оказался в дураках… Нет уж, дудки!

Сергей Яковлевич сунул руки в карманы, выпрямился:

— Полковник, вы мне обещали недавно великие события, не так ли?.. Скажите, что следует подразумевать под этими великими событиями? Обогащение вашего Витьки за счет рабочих копеек? Или же мы с вами тоже должны будем прихватить что-нибудь подороже и убежать из Уренска?

— Погодите креститься — гром еще не грянул. Мы с вами умные люди, князь! Как-нибудь выкарабкаемся…

— Благодарю, — ответил Мышецкий, — я постараюсь выкарабкаться один.

— Один вы ничего не сделаете. Ваша жизнь в опасности. И вы сами не пожелаете разделить судьбу Влахопулова. Вот, полюбуйтесь, князь!..

Сущев-Ракуса перекинул ему чей-то анонимный донос:

«Имею честь донести, что в Осиновой роще завтра, во вторник, в доме мещанки Багреевой, ровно в десять часов вечера, состоится подпольное собрание ультра-анархистов, злейших врагов ныне существующей власти. Готовится новое злодеяние. Ваш верный доброжелатель».

— А это очень серьезно, князь, — напомнил Сущев-Ракуса.

Мышецкий верил и не верил.

— Хорошо, — сказал он. — Я пойду вместе с вами. Мне надоели эти неясности…

…Что же случилось в Уренской губернии с насаждением «полицейского социализма»? Почему именно Кобзев, давно скатившийся в межпартийное «болото», вдруг оказался арестованным? Ответ прост: он слишком больно наступил на любимый мозоль жандарма — на его союз взаимопомощи. Это и погубило Кобзева!

Борисяк же поступил умнее. Выжидая, он сберегал силы своей организации для борьбы на будущее. Штромберг ведь, худо-бедно, но сбивал людей в организацию тоже. Причем — протестующую, а такая толпа сама по себе уже становится революционной.

Борисяк в этом вопросе следовал указаниям Ленина, который еще в 1902 году в своей работе «Что делать?» писал следующее о зубатовщине:

«…в конце концов легализация рабочего движения принесет пользу именно нам, а отнюдь не Зубатовым… Действительным шагом вперед может быть только действительное, хотя бы миниатюрное, расширение простора для рабочих. А всякое такое расширение послужит на пользу нам и ускорит появление таких легальных обществ, в которых не провокаторы будут ловить социалистов, а социалисты будут ловить себе адептов».

Борисяк это понял.

Кобзев не хотел понимать.

А жандармский полковник Сущев-Ракуса не понял обоих.

Что же касается Мышецкого, то он желал сейчас только одного: пусть его оставят в покое.

В эту ночь он не мог заснуть — назрела потребность высказаться до конца. Но под рукой оказался плохой собеседник — Алиса, которая давно уже спала, а он все ходил по комнате и говорил, говорил без конца:

— Нет, нет! Еще никогда я не ощущал с такой ясностью всю свою ненужность, всю ложность своего положения… Пойми же меня! Мы проросли среди умного и доброго народа — словно сорные травы. Мы, как плевелы, опутали всходы злаков… Ну, скажи — разве не так? И, конечно же, нам нужно обновление. Конституция, моя дорогая! Да, да, именно конституция! Подуй свежим ветром — и я первый повернусь к нему лицом…

На следующий день он прибыл в присутствие, исполненный злости и желания свершить что-то необыкновенное, но тут его встретил Карпухин, осунувшийся и как будто хмельной.

— Что у тебя? Зачем ты здесь? — спросил Мышецкий.

— Все пропало, — ответил староста. — Народ воем воет…

— Так что же стряслось в степи?..

Накануне кочевая орда стронулась с места своим древним путем, но напоролась на ограды немецких колоний. Кое-где — в неудержимом стремлении — племя проломило заборы, но больше обошло хутора стороною. Впереди широкой полосой лежали засеянные яровыми земли переселенцев, и орда — тоже полосой — прошла по этим землям, безжалостно потравив и растоптав свежие всходы зеленей. После чего повернула и направилась к берегам озера Байкуль…

— Вы приедете к нам? — спросил Карпухин с надеждой.

— Зачем? Чтобы слышать, как вы там воете? Мне больше нечего делать в степи…

И он отпустил мужика.

Вспомнились слова сестры: «Все рушится, все трещит… Как спасать — не знаю!»

Это был сильный удар по всем планам Мышецкого: он рассчитывал собрать урожай, хотя бы частью его расплатиться с Мелхисидеком — но теперь все пропало. Виноватых искать негде. А киргизы повинны в потраве столько же, сколько повинен и сенат, за двести лет не удосужившийся разобраться в этом вопросе.

— Да воздастся мне! — сказал Мышецкий…

Как и следовало ожидать, Мелхисидек выразил желание повидать губернатора. Сергей Яковлевич, не откладывая дела в долгий ящик, собрался и выехал на подворье.

Преосвященный встретил его любезно.

— Что это ты, князь, — спросил владыка, — с людишками не ладишь? То отсель, то оттель на тебя жалятся… Больно уж резв ты стал!