На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы

Они прошли в соседнюю комнату, где было тихо, пустынно и темновато. Большой кот грелся под абажуром. Сущев-Ракуса почесал его за ухом.

— Ух ты… ух ты, миляга!

Присев к столу, полковник протянул Мышецкому газету:

— Читайте то, что обведено красным карандашом… Сергей Яковлевич с удивлением прочел:

«Нам пишут. — По имеющимся слухам, в Уренской губернии готовы вспыхнуть административные волнения, причиной которых являются драконовские действия вновь прибывшего помпадура. При настоящей ситуации опасна любая искра. За отдаленностью Уренской губернии, редакция не может порадовать читателя более подробными сведениями…»

— Первая ласточка! — сказал Мышецкий, пораженный.

— Эту газету, — поясняет Сущев-Ракуса, — выписывают в городе только три человека, и я не допустил ее до подписчиков. Пока (он сделал ударение на этом слове) это не нужно!

Мышецкий стыдливо покраснел:

— Вы так находите, полковник?

— Да, я нахожу… Вашего положения эта заметка не укрепит. А мне надоел развал в губернии. Следует укреплять власть! — с напором закончил он.

— Что ж, давайте укреплять совместно…

Аристид Карпович перебрал рюмки, выбрал из них две почище, плеснул водки на донышко каждой.

— Я понимаю, — сказал он серьезно, — вам должно быть сейчас очень тяжело. Но вы не огорчайтесь. Россия ведь такая проклятая страна, что в ней по-человечески относятся только к покойникам!

Махнул рукой — ух! — и плавно опустил пустую рюмку.

— А хороша, хороша… — сказал жандарм, раскусывая огурчик.

Что-то было в нем подкупающее, естественно-простое. «Может, и прав Мелхисидек?» Желая хоть как-то отблагодарить жандарма, Сергей Яковлевич сказал:

— Преосвященный очень хорошо отзывался о вас, полковник.

Сущев-Ракуса догрыз огурец до хвостика, а хвостик покрутил перед Мышецким в своих пальцах, словно цветок перед искушаемой девицей:

— Я знаю, князь, что вы были у него. Только незачем вам было гонять лошадей… Владыка — хитер и продажен!

— Неужели, полковник?

— И напрасно вы, — продолжал жандарм, заостряясь взглядом, — напрасно обидели Конкордию Ивановну. Ибо через эту женщину можно воздействовать и на владыку, который имеет с ней денежные шахер-махеры…

Хрупкие постройки, возведенные Мышецким на основании догадок и выводов, вдруг заколебались, грозя рухнуть.

— Простите, полковник, — спросил он растерянно, — на кого же тогда будет воздействовать владыка?

Ответ прозвучал совсем неожиданно:

— Очевидно же на… Иконникова! А вы о нем, я вижу, и не подумали.

Аристид Карпович снова почесал кота, и кот развалился перед ним, а жандарм шерстил его по животу, приговаривая:

— Ишь ты… ишь ты, гулена!

— Какое же положение занимает Иконников в городе?

— Всего лишь гласный.

— Что-то я не понимаю тогда…

— Но у него в руках — миллионы, — подсказал Аристид Карпович. — Не забывайте, что половина России пьет его чай! Задержи молодцы Иконникова товар хотя бы на неделю на складах, и… вы понимаете, князь, как статистик, — в экономике мужицкого хозяйства что-то вдруг хрустнет. Тихонечко так, но — хрустнет!

— Честно говоря, — призадумался Мышецкий, — я не предполагал, насколько все это сложно…

— А как же, мой, милый князь! — Сущев-Ракуса, быстро освоясь, уже расстегивал тесный ворот мундира. — Это вам не паршивая Европа, где катится все как по маслу. России нужны особые люди, чтобы управлять ею. Звери, а не люди!

Умышленно или просто так, случайно, но разговор был наведен жандармом именно на главного начальника губернии, и Мышецкий не побоялся поставить вопрос ребром:

— Что вы скажете о Влахопулове?

— Ну, что скажу?.. Россия всегда страдала перепроизводством «великих людей». Видно, лизнул он, пардон, кого-то весьма удачно в очко самое, вот вам — и столп отечества! Это же закономерно в бюрократическом государстве…

Сергей Яковлевич подумал и неумело вылил в рот себе водку.

— Вот так! — поощрил его жандарм. — Чего смотреть-то на нее? Еще нальем…

Дружески продел на вилку огурчик, протянул Мышецкому.

— Зажуйте, — сказал. — Пить-то, я вижу, вы совсем не умеете… Да вот, к слову пришлось. Хорошо, что вспомнил!

Он сознательно долго раскуривал папиросу, поглядывая на молодого вице-губернатора. Мышецкий вытерпел и дал жандарму заговорить первому.

— Я чувствую, — сказал Аристид Карпович, — что тут, за моей спиной, назревают некоторые осложнения…

— Что вы имеете в виду?

— Кое-где, ваше сиятельство, вы уже обронили свои мысли относительно запашки степной пустоши. Потому я и говорю сейчас об осложнениях.

— Между мною и… губернатором, вы думаете? Сущев-Ракуса был явно доволен недогадливостью князя.

— Нет, — сказал он, — между вами и султаном киргизской орды омбу-Самсырбаем!

Вот это был ход конем! Мышецкий даже не знал о существовании в губернии такого султана.

— В каких же чинах султан?

— Чин у него соответственный — прапорщика! — ответил жандарм. — Но вопрос о землях орды — это камень преткновения не только в Уренске, но и там… в сенате! Хочу предупредить, князь, что здесь легко сломать себе шею.

Сущев-Ракуса плеснул ему водочки, и Мышецкий сгоряча выпил. «Я, кажется, неловок, — подумал он. — А преосвященный прав: жандарма надобно держаться…»