На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы

Денежки — крест-накрест — передвигались по сукну.

— Еще, — сказал Влахопулов и подсунул под шандал еще одну бумажку в двадцать пять рублей достоинством.

— И я прибавлю, — вздохнул поклонник Ренессанса…

На родственника вице-губернатора не обращали внимания. Видали, мол, таких — барахло собачье! Ты, мил человек, сначала заяви себя, чем можешь. А заявишь — тогда мы с тобой и разговаривать будем.

Трудно — ох, как трудно! — заявить о себе коллежскому регистратору. Оттого-то пристроился фон Гувениус за спиной Паскаля, как мышка, и ни во что не мешался. Помалкивал.

Заметил только про себя, что держит господин Паскаль в руке восьмерку.

Влахопулов сказал:

— Туз дан… А — валет? Так. Ага, восьмерка бита!

— Господа, у кого восьмерка? — спросил Такжин. Паскаль не вздрогнул, только перевернул карту на ребро.

Задумчиво постукивал ею по сукну, и фон Гувениус начал покрываться липким потом: в руках Осипа Донатовича была уже… шестерка.

— Штосс! — сказал архитектор. — Дама сдана… Шестерка бита, господа.

Но теперь в руке господина Паскаля была уже семерка. Щелчком он выкинул ее перед игроками, приподнял шандал и самым преспокойным образом переложил себе в карман выигрыш.

— Везет же! — заскорбел Такжин. — У меня вон, — раскинул он карту, — а тут… ну хоть плачь!

— Может, еще разломим? — предложил Паскаль и потянулся над столом, чтобы раскурить от свечей сигару…

Потрясенный этим чародейством, фон Гувениус вернулся в буфет, сказал братцу:

— Пауль, ты знаешь, что я сейчас видел?

И он на ушко рассказал братцу о тех чудесах, которые производит с картами титулярный советник в отставке.

— Ой-ой-ой! — испугался тот…

Сущев-Ракуса в это время обволакивал вдову Суплякову признаниями о тяготах своей лихой службы:

— Я видел столько людской подлости, мадам, столько корысти, что отныне мне трудно верится в искренность. Даже женскую, мадам!

Но вот в зале возникло какое-то перемещение фигур, и оно не ускользнуло от ястребиного жандармского ока. Аристид Карпович быстро вскочил, нежно звякнув шпорами:

— Одну минутку, мадам! Извините…

Он заметил, что Паскаль оторвался от картежного стола. Но тут титулярного жулика перехватила Конкордия Ивановна, мимоходом шепнула:

— Не болтайся без дела… Немчики в буфете даровой виноград сосут. Видать, небогаты. Приласкай их… Понял?

Осип Донатович двинулся в двери буфета, но дорогу ему загородила выпуклая грудь полковника.

— Ты что же это, мерзавец? — прошипел Сущев-Ракуса, заталкивая титулярного в угол. — Я с тобою по благородству, а ты… Забыл, кому обязан!

— Аристид Карпыч, я сказал — значит, принесу.

— Смотри, Еська, — погрозил жандарм, — я тебя на чистую воду-то выведу. В мутной плаваешь, а в чистой потонешь. Всю губернию в мешке продай, но меня не проведешь…

— Аристид Карпыч, у меня для вас уже отложено. Мелочи вы не любите — так я четвертными постарался!

Паскаль проскочил в буфет, взял бутылку шампанского.

— Молодые люди! — позвал он близнецов фон Гувениусов. — Что же вы не подходите? Для вас хлопочу…

Он щедро наполнил три бокала. Настроение у Паскаля, невзирая на угрозы жандарма, было преотличное. Только что он облапошил Влахопулова на целых двести рубликов. Старый дурак выложил их без оглядки.

— Ну а за князем-то каково вам живется? Накладно ли, сытенько ли? — спросил Осип Донатович.

Слова — русские, но смысл их с трудом доходил до кузенов вице-губернаторши.

— Э-э-э, — протянул Паскаль, догадываясь. — Да вы, я вижу, по-русски-то не ахти как! Плохо еще говорите?

— Да, плохо, — приуныли фон Гувениусы.

— Ну, это и лучше! Меньше бить будут… Россия к немцам всегда — с превеликим почтением! Ваше здоровье, канцлеры!

Осип Донатович посмотрел на их животики, выпирающие из-под клетчатых жилетов:

— А вы щекотки не боитесь? — И он похлопал каждого.

Близнецы взвизгнули. А добрый дяденька, маг и волшебник, открывал перед ними заманчивые горизонты Российской империи.

— Вот вы, Павел Иванович, — говорил Паскаль, — слышал я, что вам предложили службу в комитете по борьбе с саранчой. Так что же вы отказались?

— Сергей Яковлевич не любит нас. Он решил смеяться над нашим матрикул. А мы — тоже дворяне. Из крестоносцев!

— Ну и плевать, что вы крестоносцы, — небрежничал Осип Донатович, завоевывая сердца. — А саранчу надо приберечь. Дело-то — выгодное! Вон генерал Цеймерн (тоже из крестоносцев) на саранче только и вылез в люди.

— Как же? Как же?

— Да очень просто… Помял в прошлом году саранчу под Астраханью, а сейчас уже членом Государственного совета стал. В звездах ходит. В автомобиле ездит. Задавит таких, как мы, словно котят, и даже не оглянется…

Сергей Яковлевич, между прочим, помог жене разобраться в билетиках лотереи, отошел потом в затемненный угол, раскурил сигару. И взгляд его отвлеченно застыл на черном квадрате окна, за которым едва угадывались машущие ветки деревьев.

Стало на миг печально. Но — что это?..

Прямо на него, прильнув к стеклу, смотрело из уличной темноты чье-то разбухшее лицо. И в памяти сразу возник тот день, когда сколачивались плоты на реке, — тогда вынырнуло перед ним чуть ли не это самое лицо с венком тины на голове.