На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы

— Зачем ты меня, князь, с султаном решил повздорить? Мышецкий понял, что владыка для начала чешет ему левой рукой правое ухо. И решил затянуть разговор.

— Не совсем понимаю, — сказал.

— Обидел ты меня, князь. Я ведь мужик прямой, а ты здесь схитрил. Нехорошо.

— Извольте объясниться, ваше преосвященство.

— Ты хлеб для насельников получил от щедрот божеских?

— Получил. Премного благодарен.

— А озерцо Байкульское ты дал мне?

— Дал, ваше преосвященство.

— А вот и не дал! Обманул… Да не меня ты обманул, князь. Самого господа бога! Грешно, князь, так-то.

Сергей Яковлевич посидел, подумал: «Огурцов прав: надо бежать отсюда куда-нибудь». Карьера рушилась, это уже ясно и бесповоротно, — и впервые пожалел князь, что тогда, еще в Петербурге, он так легкомысленно выбросил яд из кармана. В тот день, когда убили Сипягина. Вот бы сейчас как раз, вместе с вином, — никто бы и не понял, отчего. Прямо вот здесь, в белых покоях, на страх Мелхисидеку и масленой белице Афанасии. Лег бы — на пол, длинный, длинный…

Конкордия Ивановна смотрела на него из сусального золота иконы — вожделенно и совсем не свято. Кощунствуя в душе, взял князь да и перекрестился на нее: пропади все пропадом!..

— Я, дурак старый, — бубнил владыка обиженно, — поверил тебе, ватагу целую на Байкуль выслал. Думаю, вот и рыбка у нас будет, слава те, господи. А там киргизята вчера берега обсели, рыбку мою ловят. Слово за слово, глядь, уже и сцепились! Такая свара была, что не приведи бог! Двоих-то насмерть в драке поклали…

Мышецкий молчал. Слушал и молчал. Наливки пробовал.

— Хлебушко-то, — сказал Мелхисидек, — вернешь ли?

— Надеюсь.

— Эва! С чего бы это надежды твои?

— Вот осенью. Сейчас нету… Мелхисидек потряс своей гривой:

— Осенью… Да ты глуп, князь! А я по твоей глупости-то и без зерна и без рыбки остался.

Мышецкий шлепнул ладонью по столу.

— Усмирю! — выкрикнул он. — Перепорю всю орду. Байкуль — ваш. А хлеба — нету!

Преосвященный, явно довольный, хлебнул наливки:

— Не кричи, князь. Не в «Аквариуме», чай, сидишь-то. Здесь место тихое — божие! Ты на султана лучше грози. Самсырбайка — мужик хитрушший, вина не пьет.

— В бараний рог скручу, — раздраженно ответил князь.

— Ну да! В бараний… Он в Китай убежит со своей ордою, будешь тогда перед царем ответ держать.

— Байкуль — ваш, — твердо ответил Мышецкий. Преосвященный подождал, пока он выпьет еще рюмочку, и любовно постучал перстом по груди губернатора:

— Князь, слышь меня? Ты от дел праведных уступи мне дело народной трезвости. Замолви словечко где надо!

Мышецкий поднял лицо: «Ого, еще не все потеряно: сейчас обменяем хлеб на водку, и — дело с концом!»

— Но я кабаками не занимаюсь, — повел осторожно.

— А мы тоже бежим от греховного. И людей от кабака отволакиваем. — Вцепился он в Мышецкого взглядом: — Что у тебя там… чайные заводят? Пьяный мимо храма пройдет, а тверезого мы не пропустим…

Сергей Яковлевич начал понемногу соображать:

— Ваше преосвященство, не бойтесь договаривать!

— А я, князек, не из пужливых. Договорю… Султана-то, видать, ты сам боишься?

Мышецкий поиграл вилкой. Постыдился признать, что законы степей оказались крепким орешком. «Султан да еще немцы…»

— К чему это, владыка?

— Стало быть — робеешь. Так шут с ним. Самсырбайку я беру на себя, — сказал Мелхисидек и тоже перекрестился на Конкордию Ивановну. — Байкуль мой, и ежели, князь, узнаешь, что киргиз без глаза, а монашек без уха — так это, значит, война меж нами была! Байкуль брали на штурму.

— Так. Договоривайте.

— Хлебушко-то когда отдашь? — снова посуровел владыка.

— Никогда, — ответил Мышецкий. Преосвященный не смутился. Покатал хлебный шарик и кинул его себе в беззубый, как у младенца, рот. Пожевал его меленько, словно заяц.

— Жулик ты, князь, — сказал он.

Мышецкий поднялся: теперь все ясно.

— Значит, вам нужны пьяные? — спросил он строго.

— Давай… Мы уж подкрепим их в трезвости!

— Будут вам пьяные. Только о хлебе больше — ни звука.

Сергей Яковлевич сразу же поспешил встретиться с жандармом, и тот его выслушал внимательно.

— Ну, это всегда так, — сказал он — Где завелось общество трезвости — там и духовенство… Сколько же он драть будет за отлучку от пьянства?

— Наверное, по полтиннику. А может, и по рублю.

— А ведь ущучил! — сказал полковник, почти восхищенный. — Ведь сообразил, черт старый, где деньги лежат. Ну, что ж! Надо и его пустить погреться. Печка-то большая — всем места хватит…

Потом они поговорили о предстоящей сегодня облаве в Осиновой роще, и Мышецкий подтвердил, что будет присутствовать при этом. Даже прихватит оружие. Ему это все надоело.

— Вы не верите мне, — сказал Сущев-Ракуса. — Потому-то и собираетесь идти с нами?

— Я отныне мало кому верю.

— Что ж, может, вы и правы…