На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы

— В банке не все спокойно, — ответил он. — Будет лучше, если вы подъедете сюда сами. Только, пожалуйста, остановите лошадей на Хилковской и заходите в банк со двора, чтобы не привлекать внимания…

Мышецкий быстро сбежал по лестнице.

— Нет, — сказал он, — я положительно схожу с ума!

Однако с ума он не сошел, а сделал все так, как велел ему Чиколини: оставил лошадей за квартал до банка и проник в помещение с заднего двора. Его встретили испуганные лица финансовых чиновников. Бруно Иванович ползал по комнатам банка, измеряя половицы рулеткой. Двое дюжих городовых передвигали железные шкафы.

— Что тут происходит? — спросил Мышецкий.

— Не тревожьтесь, Сергей Яковлевич, не миновала и нас чаша сия… Служащие подозревают, что под банком ведется подкоп…

— Этого еще не хватало! Может, осмотреть подвалы в округе…

— Ни-ни-ни! — замахал руками Чиколини. — Что вы, князь, как можно? Сразу вспугнем…

— Какая наглость! — возмутился вице-губернатор.

— Надобно выждать. Копать-то они будут еще долго… Я уже Аристида Карпыча сюда вызвал!

Вскоре, переодетый в штатское платье, тоже с заднего двора, появился в банке полковник Сущев-Ракуса. Все трое, они еще раз обошли помещения банка, проверили расположение сейфов и надежность решеток.

— Очень хорошо, — спокойно рассудил Сущев-Ракуса. — Вы, любезный Бруно Иванович, дайте им докопаться, а потом арестуйте с поличным… Только не понимаю я, зачем вы меня-то позвали?

— Как зачем? Вы же обязаны…

Губернский жандарм посмотрел на князя Мышецкого, но ответил в сторону полицмейстера:

— Вы не учите меня: я свои обязанности знаю. И в уголовные дела вмешиваться не стану. Своих дел — во как, под козырек самый!

— Помилуйте, — взмолился Чиколини, — какие же это уголовные? Мои обираловцы не такие дурни, чтобы на банк польститься! Им пальтишек да часиков хватает… А тут ведь — как репа пареная… Явная экспроприация в пользу одной из социальных партий!

Сущев-Ракуса взмахнул перчаткой, резко обрывая полицмейстера.

— Не выдумывайте! — сказал он. — Я лучше вас знаю положение в губернии. И сейчас не найдется в Уренске человека, который бы осмелился возглавить столь рискованное предприятие. Это — ваши, Бруно Иванович.

— Как бы не так… — фыркнул Чиколини.

— И баста, — заключил жандарм.

Чиколини сложил ладони перед собой на католический манер, воззвал к Мышецкому с мольбою:

— Вот и всегда эдак-то. Заступитесь, ваше сиятельств. Аристид Карпыч, не при нем будь сказано, какой уже раз отпихивается от своих дел. А потом, когда моя полиция в лепешку расшибется, он и забирает славу к своим жандармам!

Сущев-Ракуса дружески обнял полицмейстера, пощекотал его бледную, до синевы выбритую щеку усами:

— Ах вы старый кляузник! Как вам не стыдно перед его сиятельством… Люблю я вас, Бруно Иванович, люблю. Но вы не грешите: это ваши обираловцы копают под банк. Вы меня не проведете…

Аристид Карпович развернулся, щелкнув перед Мышецким каблуками и, прижимая к груди котелок, направился к выходу.

— Проклятая жизнь! — вздохнул Чиколини, огорченный. — Ну, что ж, идите с богом, а я останусь… Вот дождусь ночи, послушаю, как они — шибко ли скребутся?

Почесал себе в затылке, хмыкнул:

— А может — крысы, ваше сиятельство? Мышецкий обратился к полицмейстеру:

— Бруно Иванович, около полуночи приоткройте двери. Я, может быть, хотя и не обещаю, загляну к вам на минутку. Вместе послушаем…

Сущев-Ракуса подождал во дворе вице-губернатора, любовно тронул его за локоток:

— Напрасно беспокоитесь, князь, Чиколини — старый фантазер. Я в его авантюрах участвовать не буду.

— Но вполне возможно, что Чиколини и прав? Может, это действительно экспроприации? И затеяна она как раз местными революционерами?

— Не верьте, Сергей Яковлевич, — утешил его Сущев-Ракуса. — Теперь революционер дохлый пошел, он больше книжки читает. А прочтет — болтать начинает. Государственный банк — дело не шуточное, тут смелость нужна!

Помолчав, Мышецкий признался:

— А мне сегодня одну гадость подсунули…

— Это я подсунул, ваше сиятельство, — вдруг рассмеялся жандарм. — Изъял из обывательской почты!

— Вы? — удивился Мышецкий.

— Конечно же, князь. Пока я в Уренской губернии, вы за мною, как за каменной стеной!..

Сергей Яковлевич откровенно спросил жандарма об Атрыганьеве, и полковник ответил так:

— Меня больше занимают деповские социалисты. На всякий же случай, спешу предупредить вас, князь: хоругви и знамена этих «союзников» хранятся в кафедральном соборе. Мелхисидек мелет муку, которую подсыпает ему Атрыганьев, — так вы, князь, не оступитесь между жерновами!

— Постараюсь быть осторожным, — сказал Мышецкий.

— Во-во, — похвалил князя жандарм. — Осторожность не помешает…

Мышецкий не заходил в эту ночь в банк, но утром Чиколини сам явился к нему в присутствие — серый от бессонницы и мрачный. Не спеша поставил в угол шашку, откинул полу старенькой шинели, достал платок и высморкался.

— Ну? — подстрекнул его Сергей Яковлевич. — Что там?

— Мужик умер на Петуховке, — сказал полицмейстер. — Сей день хоронить будут. Говорят, от холеры…

— Постойте, сначала — о банке. Подтвердились слухи или же пустое?