На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы

Он обрел деловитое спокойствие сразу же, как только ему доложили о подходе к Уренску первого эшелона.

— Хорошо, — сказал он, потирая руки. — А что султан Самсырбай? Есть какие-либо известия от него?

Нет, пояснили ему, степной властелин еще кочует где-то на раздолье предков и посланные гонцы не вернулись. Сергей Яковлевич приказал звонить на вокзал:

— Пусть приготовят губернаторскую дрезину. Я проедусь вдоль нового полотна…

Через полчаса он выехал из города. Мелькнули напоследок хилые мазанки уренских окраин, и дорога потянулась вдоль высокой зашлакованной насыпи. С гудением дрезина врезалась под стонущие фермы железного моста, пробежала верст двадцать плюгавым жидколесьем, пошли мелькать подталые бугры, в синеве неба стреляли быстрые ласточки.

Кое-где выступали из-под насыпи жилые землянки, над которыми болталось для просушки белье, бродили по крышам козы. Иногда — на звук дрезины — выбегала из землянки баба и, приложив ладонь к глазам, долго смотрела ей вслед.

— Будущие станции, — пояснил машинист. — Дорога-то молодая, у нашего генерала до всего руки не доходят…

Вскоре забелели в степи солдатские палатки, вышка артезианского колодца; на флагштоке хлопал флаг железнодорожного батальона; у привязей — среди шпал и бочек с мазутом — стыли рабочие верблюды. Где-то очень далеко, почти над грядою облаков, синели призрачные горы…

— Подожди меня здесь, — велел Сергей Яковлевич машинисту и, оставив дрезину, направился по зыбучему песку в сторону штабного вагончика, на котором мелом было начертано:

ГОСТИНИЦА «ИМПЕРИАЛ»

В этой «гостинице» как раз завтракало несколько инженеров-путейцев и офицеров, одетых в парусиновые куртки. Узнав, что перед ними уренский вице-губернатор, они встретили его приветливо:

— Чаю, князь, вместе с нами? Может — вина?

Молоденький прапорщик сказал ему:

— Не удивляйтесь, что мы вас так встречаем. Мы слышали о вас очень хорошие отзывы, князь!

— От кого же, юноша?

— От рабочих Уренского депо.

— Помилуйте! — удивился Сергей Яковлевич. — Я никогда не был в депо и не встречался с рабочими.

— Ну что ж, — отозвался прапорщик. — Они знают о вас… Простым людям всегда импонируют выступления против засилия бюрократии!

Мышецкий был несколько смущен.

— Я, — заявил он, — никогда умышленно не выступал против бюрократии, ибо, как это ни печально, но я сам вскормлен от ея чахлой груди. Я только преследовал дикость и беззаконие!

— Значит, — не унывал прапорщик, — у вас получилось это невольно… Садитесь с нами, князь!

Сергей Яковлевич отказался и спросил о генерале Аннинском. Ему сказали, что генерал живет в палатке под флагом. Мышецкий сразу нашел эту палатку, ничем не отличавшуюся от солдатской. Аннинский встретил его у входа, услужливо откинул край полога:

— Заходите, князь. Рад вас видеть…

Генерал сбросил с табурета сковородку, освободил место для гостя, а сам присел на разбросанные кошмы. Он был прост, грубоват, слегка печален, но бодр.

— Что Влахопулов — сбежал? — спросил Аннинский. — Ну, я так и знал… Впрочем, это к лучшему. Оглядитесь! Я вам не буду мешать… Живем просто. Больше баранина. Кумыс. Вот постреливаем иногда фазанов. Вино — мерзость…

Снаружи донесся мягкий топот копыт, и в палатку, пригнувшись, вошла рослая моложавая женщина с хлыстом в руке. Мышецкий знал генеральшу Аннинскую еще по Петербургу и почтительно приложился к ее загорелой руке, пахнущей лошадиным потом.

— Я проскакала сейчас верст десять, — сказала она. — Вы нисколько не изменились, князь… Женаты? А где расселились? Это недалеко от вокзала? Я к вам зайду, когда буду в городе. А сейчас давайте завтракать…

Мышецкий беседовал с Аннинским, а жена генерала с помощью денщика быстро приготовила завтрак. Ели, сидя на тех же кошмах, бродячий верблюд заглядывал внутрь палатки, и Мышецкий чувствовал себя очень уютно среди этих людей.

— Дальше, — говорил генерал, — поезжайте, князь, на замедленной скорости. Дорога еще слабая, на один костыль, шпалы кое-как. Гоним дорогу без оглядки…

Сергей Яковлевич спросил о еврейской деревне.

— Вам она встретится, — ответил Аннинский. — А дальше потянутся усадьбы немецких колонистов… У меня здесь спокойно, — продолжал генерал. — Унтера за десятников, каждый офицер отвечает за свой участок. Люди воодушевлены, мяса едят вдоволь, за своих солдат я ручаюсь. Хороший народ — из городских пролетариев. А вот там — дальше, в степи…

Аннинский замолчал и потянулся к луковице, нарезанной дольками. Мышецкий невольно задержал свое внимание на руках генерала. Грубые руки, в шрамах и трещинах, руки мастерового слесаря: зубила, напильники, клещи — им это знакомо.

Тогда много говорили в Петербурге об этом странном человеке. Окончив Пажеский корпус, Аннинский уехал сначала в Бельгию, где работал подмастерьем в депо, потом пересек океан и ездил в Мексике на поездах машинистом. Он вернулся в Россию, где его стали прочить на пост министра путей сообщения, но интриги (Аннинский участвовал в работе американских профсоюзов) сделали свое дело — теперь он здесь: ведет дорогу, ставшую дипломатическим нервом политики на Востоке, угрозой для колониальной Англии.