На задворках Великой империи. Книга вторая: Белая ворона

– Господин губернатор. Ваше сиятельство. Князь! Население губернии, выражая вам свое полное доверие, благодарит вас за ваши труды по водворению в Уренске спокойствия и за отсутствие погромов. Однако общественность поручила мне напомнить вам о том, что свобода личности и охрана частной собственности находятся еще под угрозой злонамеренных лиц – как справа, так и слева…

Потом говорил Казимир – сердито (лицо «злонамеренное»):

– Ежели полиция не может обеспечить в городе порядка, надобно создать милицию из народа! У нас не Одесса, не Киев, не Гомель – мы, уренские, справимся. Но Совет потребует от вас помощи…

– Помощи… в каком виде? – спросил Мышецкий.

– Оружием! – ответил Казимир.

– Это выше моих сил. Я лишь начальник губернии, но не начальник гарнизона. Арсеналы мне не подведомственны.

– Арсенал откроем, – посулили (опять слева).

– Ключи не у меня, – отбоярился князь, улыбаясь…

Потом Мышецкий вызвал к себе Дремлюгу.

– Вы служить собираетесь? – спросил жандарма.

– Служу посильно.

– А надобно – непосильно… В отношении разгрома этой «Комиссии»… скажите, капитан: не замешана ли тут моя сестра?

– Оставьте ее, князь, вы ошибаетесь, направляя свой гнев против Евдокии Яковлевны, которая находится в смирении и трауре…

С ночи началось разоружение городовых. Подходили человека три-четыре, спокойно говорили постовому:

– Обернись, дяденька!

Но кобуры были пусты, одни футляры без оружия. Чиколини был предусмотрителен, на разводах говорил: «Все равно отберут, чует мое сердце. А отвечать перед начальством мне придется. Стойте уж так, от судьбы не уйдешь…»

Пулеметная команда хлопала валенками возле губернского арсенала. Подкрадывались какие-то тени, но из пулемета выпархивал синий язычок огня, долго стучала патронная лента. И всю ночь в Совете шло бурное совещание…

– Я против этой авантюры, – говорил Борисяк, – Придет время, и губернатор вынужден будет сам дать нам оружие. Вот увидите!

Пришел Ениколопов в солидной бекеше, раскрыл бумажник.

Повернулся и ушел. Долго молчали, потрясенные. Галина Корево первой нарушила эту паузу.

– По-моему, – сказала акушерка, – надобно пересмотреть наше отношение к господину Ениколопову.

– Давно пора! – отозвался и прапорщик Беллаш…

Борисяк воспротивился, но его назвали «упрямым быком», и все его натиски были отбиты. Большинством голосов Вадим Аркадьевич Ениколопов прошел в члены Совета рабочих депутатов Уренска.

– Кто против? – спросили.

– Я, – сказал Борисяк, подавленный.

– Один голос ничего не решает. У вас – личная вражда! Еще со старых времен – времен влахопуловских…

Ениколопов, попав в Совет, сразу взял быка за рога.

– Товарищи, – заявил он авторитетно, – что мы видим? Что мы наблюдаем? Это Совет или партия? Партия или Совет? Давайте сразу же разберемся, чтобы потом не путать…

Борисяк разгадал: сейчас Ениколопов начнет взрывать все и вся.

– Ну-ну, – сказал он, – чего остановились? Продолжайте…

– Вопрос сделан, – ответил эсер. – Остается на него ответить!

Борисяк весь сжался – как перед прыжком:

– Совет – первая ячейка будущего временного правительства революции! Это зачаток диктатуры пролетариата. Кто сомневается?

– Я, – сказал Ениколопов. – И строю свой вопрос так: если Совет беспартийный, то пусть все члены его примут программу социализма безоговорочно. А если…

– Принимаем, – ответили члены Совета, как один.

– А тогда, – не смутился Ениколопов, – к чему Совет вообще, если уже существует партия? Мы еще не победили, а уже поставили перед собой чернильницы, начиная обюрокрачиваться!

Конечно, с иезуитом спорить трудно. Ениколопов лукав, как бес: жизнь научила его выкручиваться, и он умеет это делать, черт бы его побрал… Борисяк сорвался с места:

– Не так! И – партия! И – Советы! Вот как надо ставить вопрос. Именно так и Ленин говорит, а он истинный ученик Карла Маркса!

Ениколопов спрашивал всех подряд:

– Ты, отец, Маркса читал?

– Нет.

– А ты?

– Нет.

– Ты?

– Читали…

– Наконец-то! – вздохнул Ениколопов. – Вопрос ясен: или партия без Совета, или Совет без партии…

– Вадим Аркадьевич прав, – заявила вдруг Корево. – Нельзя дробить силы накануне… Или – или!

– Это ультиматум? – спросил ее Борисяк.

– Только предложение…

Вскочил горячий прапорщик Беллаш:

– Как можно сомневаться? Борисяк прав… Я протестую!

Но Ениколопов уже поколебал устои Совета: его, пусть робко, но все же поддержали некоторые. Особенно Корево.

– Не так делается революция, – глухо сказал Борисяк. – Одни члены партии ее не сделают. Как не сделают и без партии одни беспартийные. Революция не загон для скота: жирных – направо, тощих – налево. Революция сильна единением народа: партийными и беспартийными…

Весь гнев души Борисяка был направлен даже не на Ениколопова (он знал, с кем имеет дело), – весь гнев обрушился на Корево.

– Это измена! – врубил он в лицо женщине. – Не лучше ли честно заявить перед всеми, что вы перешли к меньшевикам?..

– Как вы можете? – заплакала акушерка. – Я ли не сделала для вас лично все, что смогла? Просите прощения… слышите?

Борисяк вернулся домой, к Казимиру, у которого он жил, и со стоном стянул громыхающие сапоги.