На задворках Великой империи. Книга вторая: Белая ворона

– А что я не вижу давно землемера? – спросил Мышецкий. – Куда делся Такжин? Статистик? Казначей? – В самом деле, присмотревшись, он заметил, что губернское присутствие опустело: столы запылены, стулья раздвинуты, чернила высохли. – Огурцов! Объясните, что происходит?.. Больны?

Огурцов бестрепетной рукой полез за регистры в шкафу, вытащил большую бутылку, звякнул рюмками:

– Эх, Сергей Яковлевич, будто вы сами не понимаете?

– Не понимаю.

– Рядом с вами, князь… опасно, – вразумил его Огурцов.

– Чего бояться? – соображал Мышецкий.

– Да неспокойно, сами знаете… И не надо бы вам, князь, якшаться с этим Советом! Оно и видно: чиновнику тоже боязно – губернатор да камергер, он не пропадет, а чиновник? Куда пойдет, коли его со службы высвистнут по «третьему» пункту?..

Выть хотелось – в голос. В прошлом году бросили. И теперь. Совсем пустое присутствие. Губерния оголена! Один, как божий перст, торчит губернатор. Да еще вот старый верный драбант Огурцов – этот князя не выдаст: рюмкой – звяк, вилкой – бряк…

– Ну, князь? Четырехспальную соорудим? Или отложим?

Уже на пятой рюмке Сергей Яковлевич сказал так:

– Пусть я буду один, но власть губернатора должна существовать. В других губерниях еще хуже: губернаторов смещают властью Совета. А у нас – власть вкупе с Советом… Что ж? Не быть же мне одному! А они бросили, как крысы… Как крысы! Пусть пеняют на себя… Только они у меня пенсии и видели!

С этого дня – после дворянской анонимки, после дезертирства чиновничества – Мышецкий вдруг обрел спокойствие и даже полное бесстрашие. И напрасно Дремлюга уговаривал его не ездить одному, – мол, надобно иметь охрану на козлах.

– Вспомните, князь, Симона Геракловича! Он тоже, покойник, артачился, когда я калмыка ему на козлах менял. А что стало? Мученическая кончина, ваше сиятельство!

– То Влахопулов, – отмахивался Мышецкий. – А меня не тронут.

Окольными путями, через Тургай, до Мышецкого дошел грозный окрик министра Дурново – изолировать вредную печать, провести аресты, митинги расстреливать.

– А это – провокация власти, – рассудил Сергей Яковлевич. – Я даже отвечать ничего не стану в подтверждение получения.

– Но это же… министр! – попятился Дремлюга.

– Но это же… царь! – ответил ему Мышецкий, потрясая манифестом. – Отныне я буду исполнять только те приказы и распоряжения свыше, которые не противоречат манифесту государя императора!

Случился тут и Чиколини, который вдруг поддержал губернатора.

– Верно, князь, все верно, – заговорил полицмейстер. – Не дай-то бог нам в кровищу вляпаться. Мало ли что они там пишут! Их бы вот сюда, на наше место… Они бы иначе чесались!

Дремлюга понял, что губернатору вожжа под хвост попала, – лучше не спорить. Начальник жандармского управления ныне заметно потишал, занимался больше «вермишелью» (мелкими вопросами). Совет работал у него под самым боком, полоскалось на ветру красное знамя, но капитан только суммировал о нем сведения на будущее. А так – пренебрегал…

Дремлюга с трудом разыскал Додо Попову, как ни странно, она затаилась вдруг в холостяцком доме Осипа Донатовича Паскаля, нигде не показывалась, грустная и надломленная. Сказала:

– Давненько не слыхала я звона ваших шпор на улицах.

– Мадам, шпоры меня заставил снять ваш братец. Но, я уверяю вас, скоро все изменится, манифест сдадут в архив…

– Мой брат, – задумалась Додо, – явный кадет.

– Ни в коем случае, – горячо возразил Дремлюга. – Он кадет тайный, вроде масона.

– Неужели он искренне верит? – спросила Додо.

– Прямо спит на манифесте и под тарелку себе подкладывает… И хитрее он всех губернаторов на Руси! Смотрите: ни одного ареста! Все четыре свободы налицо. И вот, когда откроется дума, тогда как раз будет большой спрос на особую кадетскую породу губернаторов. Отсюда, сами понимаете, недалеко и до кадетского министра… Сергей Яковлевич далеко метит! А вы, Евдокия Яковлевна, все продумали? – спросил капитан, намекая кое на что.

– Я все перестрадала, и мне достаточно. Оставьте меня!

Дремлюга внимательно смотрел на женщину: она состарилась…

После встречи с Додо капитан повидался с Ферапонтом Извековым, который сидел в своей лавке, играя с откормленным на мясе котом.

– Ферапоша, – ласково сказал жандарм, перелезая через прилавок, – что-то не нравится мне наша баба… Похоже, скисла!

– Восторженная женщина, – отозвался Извеков, – она еще даст дыму с копотью. А коли нет, так мы ее…

– Смотри, – предупредил жандарм, – у нее братец.

– Да они как кошка с собакой: не сбрехаются. Нам-то оно, глядишь, и на руку! Пушай цепляются – разнимать не станем…

Дремлюга притянул Извекова к себе, попросил:

– Ну, раскрой-ка свою пасть, братец! Дай полюбоваться…

Извеков распахнул свой омут, полный блестящих зубов.

– Здорово! – восхитился Дремлюга. – Так вот, миляга. Я тебе эти зубки, как и предыдущие, все до единого под печки вымощу…

– Что-о? – заорал мясник, бросая кота под прилавок.

– Ша! Без меня тебе жизни все равно не будет. Госпожу Попову не слушайся – меня, только меня! Береги зубы… понял? Кушать еще предстоит много. И тебе, дураку, при мне будет хорошо.