На задворках Великой империи. Книга вторая: Белая ворона

— Это натяжка истории, но пусть будет так… Я согласен!

— Так в чем же дело? — воскликнула Додо. — Ты согласен!

— А дело в том, что, будучи даже согласен с тобою в частностях, я никогда не соглашусь с вашим течением в целости его.

— Вот те на! — приуныла Додо. — Ты большой путаник…

— Это вы путаники! Выслушай меня… Ваша программа — бяка! Я понимаю, что князь Щербатов, которому давно уже делать нечего, и придумал ее. Но это — лишь фиговый листок. Вы прикрыли программой только зад, а спереди весь срам оставили… Молчи, Додо! — остановил он сестру. — Я лучше тебя знаю Россию… Вы не Вандея, в лучшем случае вы те же разбойники с Обираловки… Да и где вашему князю Щербатову знать мужика?

— Ах, Сережа, — отвечала сестра, — мужик пойдет за нами.

Тут Сергея Яковлевича взорвало, он крикнул в бешенстве:

— Да вы к мужику и не сунетесь! Он возьмет вас, как конокрадов, в дреколье, в дубье… Не вздумайте искать корней в массе крестьянства. Тщетно! Как сорная трава, вы будете цвести лишь на пустырях да на задворках империи. Именно там, где и поныне гнездятся всякие лихоимцы, темный, оголодавший сброд, который за «полсобаки» убьет любого, лишь бы залить глаза себе сивухой и пивом… Я сказал!

Додо молчала. Он сел и сразу же вскочил снова:

— Нет, я еще не сказал… Твои дремучие погромные листки с бесплатным приложением перлов поэзии лавочников и городовых — это все-таки, Додо, и впрямь опасно. Да! Ибо в этом мире еще существуют «гамзей иванычи», которых хлебом не корми, но себя показать дай. Слишком много злости в народе, Додо, и повернуть эту злость на твою сторону — я не дам. Я буду бороться с тобой, моя единственная, моя любимая, моя милая сестрица!

Он выкрикнул все это — зло, яростно.

По лицу Додо текли слезы. Долго искала платок под подушкой. Нашла и, встряхнув, глубоко, жадно дышала. Сергей Яковлевич в ужасе вытянулся — длинный, как струна:

— Этого еще не хватало! — Подскочил к сестре, вырвал платок. Он осыпал ее пощечинами, но Додо даже не загораживалась. — Отдай мне все! — кричал Мышецкий, рыская рукой под подушками. — Где ты достаешь? Где прячешь? Отдай… Нельзя же так!

Он не выдержал — заплакал. Додо встала и, зайдя к нему со спины, обняла его за шею. Даже лопаткой слышал он, как гулко стучит расшатанное кокаином сердце сестры.

— Сережка, прости… Ну, повернись! Не надо… Можно, я перееду к тебе, в твой дом? Будем жить вместе…

— Один раз я уже приютил у себя дорогих кузенов жены, фон Гувениусов. Второй раз испытать судьбу не желаю. Бог с тобою, Додо, — вздохнул он, уходя. — Мы, наверное, оба очень дурные и порочные люди. Только у тебя это вышло наружу, всем видно, а у меня сидит глубоко внутри, и никто не замечает.

— Неправда, — пылко возразила Додо. — Я знаю, ты у меня хороший, чистый, умный, честный…

— Побывавшему в Гродненском тупике, — усмехнулся Мышецкий с горечью, — трудно сохранить чистоту… Прощай, Додо. Разговора не состоялось. Я не верю тебе, а ты — мне. Думаю, нам лучше избегать встреч. Хорошо бы ты уехала куда-нибудь… а?

Сергей Яковлевич после разговора с Додо вернулся в присутствие немного не в себе. Попросту говоря — пообедал в «Аквариуме» и пребывал в крепком подпитии.

— Дремлюга явился? — крикнул он Огурцову. — Где капитан?

Огурцов стал отговаривать от свидания с жандармом сегодня:

— Князь, на что он вам дался? И завтра позовем — придет.

— Сегодня, мне он нужен сегодня, — настаивал Мышецкий с упорством хмельного человека. — Зовите!

Делать нечего: Дремлюга был кликнут на «княжий двор»…

— Вы на мою сестрицу не смотрите, — говорил Сергей Яковлевич, — она барыня, и пусть тешится, чем хочет. Я буду с вас взыскивать! Что вы там делаете с Чиколини? Пенсии поджидаете?

Давно уже никто не кричал на Дремлюгу, и капитан почтительно затих перед губернатором, который бушевал спьяна:

— Так и знайте, капитан, что ежели вам дорога ваша карьера, так извольте исполнять обязанности. Арестовать! Опечатать! Чтобы никакой заразы в городе, никаких листовок… Где они?

— Ваше сиятельство, — оторопел Дремлюга, покорный, — активуи по пятницам имеют собрания в лавке господина Извекова.

— Так что же вы медлите? Сама добыча идет вам в руки…

Дремлюга вернулся к себе в управление. Раскинув локти и колени, каракатицей сел за стол. «Оно, конешно, так-то оно так, да не было бы прошибки! Как быть?..» А с другой стороны — что он теряет? Ну, схватит за воротник. Ну, по морде даст — так они же не обидятся: свои ребята, чего между своими не бывает…

— Трещенко, — позвал он зычно, — Бланкитов и ты, Персидский, жалуйте ко мне, господа: ерши завелись, готовь удочки!