На закат от Мангазеи [СИ]

Шубин остервенело загребал рулевым веслом, не обращая на нее внимания. Сзади подскочил Хадри, вцепился в девку, пытаясь ее оттащить.

— Какого лешего, дьяк! — зашипел воевода, вытаращив глаза. — Весла в руки, греби, греби! Жить надоело?

Макарин, точно в ступоре, краем глаза успел увидеть, как нависающий над рекой сгусток мрака стронулся с места. Ближе. Еще ближе.

— Камень! — Иринья сорвалась на визг.

И тогда Шубин заорал.

Его долгий басовитый вопль заметался по реке, усиленный невесть откуда взявшимся эхом. И опустилась глухая тишина. Все разом стихло, ветер, треск веток, плеск воды. Вокруг даже стало светлее, будто темнота рассосалась, уползая обратно за деревья. Стал виден мутный блеск на волнах, свисающие ветви. И накренившийся над речкой древний, заросший лишайником дуб, чьи распростертые над потоком корявые голые лапы едва не достигали противоположного берега. Дуб был уже довольно далеко, и постепенно скрывался в темноте, пока не исчез окончательно.

Иринья, обессилев, сползла вниз. Хадри быстро, чуть ли не на четвереньках перебежал обратно на нос, перебираясь через мешки, гребные банки и воеводу с Макариным.

Шубин стоял, хрипло дыша и еле ворочая рулевым веслом. Было видно, что ему тяжело. Пот градом лил по темному лицу.

— Что это вообще было-то, а? — прохрипел Макарин и только сейчас ощутил, что во рту у него сухо, как в пустыне. Он пошарил в ближайшем мешке, где у него была припасена баклажка с родниковой водой, не нашел ее, зачерпнул ладонью воду из реки, втянул губами холодные капли. Руки дрожали.

— Чернолесье, — сумрачно ответил воевода. — Мне рассказывали, да я не верил. Ужас из ниоткуда. Наваливается вдруг из темноты, да так, что руками-ногами шевелить сложно. Паника, ежели по-ученому. Я такой страх разве что один раз до этого испытал. Когда атака панцирной конницы, а у меня десяток пеших стрельцов, и мы в чистом поле без защиты. Врагу не пожелаешь.

— Да как же это ниоткуда, — опешил Макарин. — Оно же тут стояло, на берегу, лапы к нам тянуло.

Воевода хмыкнул.

— А, ты опять свое чудище увидел… Впрочем, не мудрено, в этой тьме чего только не привидится.

Макарин оторопело молчал, пытаясь осознать услышанное.

— То есть хочешь сказать, что и в этот раз ты увидел медведя?

— В этот раз я даже медведя не увидел, — покачал головой Кокарев. — Хоть и смотрел во все стороны, хоть и боялся до ужаса. Ничего. Одна тьма. Хоть глаза выколи. А страх… Он был у меня внутри. Вот так-то. И у тебя наверняка тоже.

Макарину стало не по себе, точно реальность уплывала у него из-под ног. Он с детства этого боялся, с тех пор как его дед упился до белой горячки и бегал по двору с саблей, гоняясь за чертями. Порубил пятерых из дворни и кончил свои дни, упав в колодец. Не было ничего опаснее, чем видеть то, чего нет.

— Иринья! — громко прошептал Макарин. — Но ты ведь тоже видела! Ты видела его! Ты хотела отдать ему камень. Шубин, хоть ты скажи.

Но Иринья молчала, уткнув голову в колени. И молчал Шубин.

— Кстати, понятно, отчего у тебя все эти видения, дьяк, — сказал воевода. — Это все потому, что ты в церкву редко ходишь. Ведь тебя ж в Разбойный с Посольского перевели, а там у вас прямо-таки рассадник безбожников. С басурманами да католиками всё якшаетесь. Небось к батюшке последний раз еще в Тобольске захаживал? Вот теперь и чудится тебе язычество всякое.

Макарин не стал говорить, что в церкви не был с тех пор, как покинул Москву. Он искренне считал себя верующим, но к большинству попов испытывал что-то вроде брезгливости. Слишком много лицемерия и продажности, слишком много лжи и трусости. Слишком много неверия среди тех, кто обязан верить. Можно было по пальцам пересчитать служителей, которых не сломило время.

— Вас, поморцы, это тоже касается, — разошелся воевода. — Вы и сами-то полуязычники, и даже церкви у вас, говорят, с истуканами. Вот и притягиваете к себе всяких чудищ да демонов. Веровать надобно правильно, тогда и зло не пристанет. Не говоря уж про этих языческих… как их бишь тот бедный малый называл… менквов, да.

Макарину вдруг показалось, что тьма вновь на мгновение сгустилась с последними словами воеводы.

— Ты поосторожнее здесь гутарь об этом, воевода, — тихо сказал Шубин. — Бывает такое, что никакая вера не спасет. А уж как нам веровать, правильно или неправильно, мы сами как-нибудь разберемся.

Кокарев хмыкнул, но замолчал, и дальше они сидели в тишине, под плеск волн и шорох ветвей, которые иногда приходилось раздвигать, чтобы проплыть дальше.

А потом ветви вдруг исчезли, и берега разошлись в разные стороны. Из-за низких туч выглянула щербатая луна и осветила все вокруг.

Они увидели небольшое круглое озеро, со всех сторон окруженное стеной черного леса. Бурелом, трухлявые пни, коряги, сгнившие поваленные деревья скрывали его берега, и сквозь это сплошное непролазное месиво не было видно ни прохода, ни протока, кроме того, из которого они только что выбрались.

— Только не говорите мне, что мы заблудились, — проворчал воевода.

— Нет, — сказал Шубин и указал рукой вперед. — Мы прибыли на место.