На закат от Мангазеи

А пока война клубилась. Не было ничьей победы. Люди Мга, тесня юграков, темной массой вниз спустились. Загремели барабаны. Снег исчез из всей долины. Красная земля дымилась. И пришла к пещере сеча. И вступили люди Края, в бой вступили безнадежный, ибо было их мало. Люди Мга, пройдя сквозь югру, впились в спину Росомахам. Каждый резал всех, кто рядом, до кого мог дотянуться. Люди Края все стояли, как медведи у берлоги, как шаманы у святыни. Но кончина приближалась, таял редкий ряд героев.

И тогда спустились боги. С неба, в сполохах кровавых. И напали друг на друга, чтоб решить исход всей сечи, раз народы не решили. Бог войны и бог из леса, бог воды, богиня ветра, сонмище богов поменьше. Вихрем вздыбили равнину, раскидав героев разных, тех, кто выжил в битве грозной. Долго бились боги злые, долго резали друг друга. И пылало кровью небо, будто плача и стеная.

И когда всходило солнце, ненадолго, как обычно, то внизу, в долине мертвой, пять племен лежали вместе. И никто из них не выжил. И никто в дом не вернулся. Только в небе, бледном небе, сполохи брели тоскливо. То плясали напоследок умирающие боги…

* * *

Белый дым стелился над равниной, над бесчисленными телами павших, над растаявшим от крови снегом. Трепетали на ветру оставленные в сугробах покосившиеся бунчуки и флаги. Бродили выжившие олени, пытаясь добраться через завалы мертвых людей к склонам холмов, где уже собирались в бесчисленные стада сотни испуганных животных. Даже ярганы берегли оленей и не пустили их в битву. Все тише стонали раненые. И те из них, кто совсем недавно ползли от побоища, теперь были неподвижны, будто едва заметные кучки рваного тряпья.

Два десятка ярган, которым в самом конце сражения удалось прорвать цепь Ледяного Медведя, лежали там, где их остановили залпы самопалов, между подножием холма и погасшими кострами. Среди них лежал и Хадри.

Хадри умирал.

Он уже ничего не мог сказать и только улыбался, пытаясь зажать рану в груди. Малица была залита кровью, и кровью был залит боевой топор, отнятый у одного из разбоев.

— Помоги, — тихо сказал подошедший сзади Шубин.

Вдвоем они перенесли Хадри в нарты. Шубин прислонил его к высокой берестяной спинке, привязал за руки к перекладинам. Хадри хрипел, и вместе с кровью выходили из груди пузырьки воздуха. Изуродованное лицо кривилось, но Макарин знал, что Хадри улыбается.

Шубин сложил на дно нарт топор с самопалом, а потом долго стоял, шепча что-то про себя. Наконец хлопнул ведущего оленя по крупу, и тот стронул упряжку с места, потянул двух других оленей, потянул нарты вверх по склону, сперва медленно, потом все быстрее.

— Небесные пастбища ждут тебя, — пробормотал Шубин и отвернулся.

Макарин смотрел, как растворяются в серой рассветной мгле нарты, и в какой-то момент ему действительно показалось, что они поднялись над гребнем холма, оторвались от земли и стали подниматься в небо, бесшумно и плавно, туда, где светило неяркое солнце и где расступались перед небесными оленями бледные сполохи угасающего сияния.

Воевода, бродивший среди трупов у подножия, наконец вернулся, убрал с лица поднятый меховой воротник и шумно отдышался.

— Уходить надо. Этот дым внизу болотной вонью отдает. Аж в глазах двоится. Дышать невозможно. Раненые там возможно от него и кончаются. Скоро и до нас дойдет.

— Газ, подожженный немцем, все пылает, — сказал Шубин. — Пещеры со всех сторон, и под долиной, и дальше за холмами. Видно, где-то здесь трещины на поверхность выходят.

— Еще землю иногда трясет, — добавил воевода.

— Да. Пора уходить.

Шубин подогнал к выходу из пещеры грузовые нарты и ушел на соседний холм за оленями, а воевода полез на коч добывать парусину.

Макарин стоял у истукана, и бог Мейк смотрел на него тускло-зелеными глазами.

Спустился воевода, не найдя парусины и притащив взамен широкий узел с дерюгой.

— Ну что, дьяк. Кончилось твое заданье. Давай паковать и грузить болвана. Пора его боярам в Москву отправлять.