На закат от Мангазеи

А в тени леса, перед Ириньей стояло, склонившись, черное чудовище, будто сотканное из темного тумана. Оно было очень большим, раза в два, а то и в три выше любого человека и нависало над тонкой светлой фигуркой, как над добычей. Его нельзя было рассмотреть, взгляд скользил мимо, отказываясь останавливаться. Макарин чувствовал только как поднимается, растет внутри всепоглощающий ужас и выступают на спине капли холодного пота. Чудище медленно дотянулось длинной мордой до руки с зажатым камнем, и тут воевода выстрелил.

Грохот от сдвоенного короткого самопала потонул, увяз в тягостной тишине, словно ничего и не произошло. Чудище вздрогнуло, отступило на шаг в чащу, угрожающе раскрыло пасть. Странный звук на грани слышимости ударил по ушам, будто усиленный во много раз гул далекого водопада. Чудище обернулось. И исчезло. Только ошметки черного тумана протянулись от все также стоящей Ириньи к входу в ущелье.

— Ага! — заорал воевода. — Сбежала! Ты видел? — он обернулся к Макарину. — Она сиганула поджав хвост, как трусливая шавка.

Но Макарин уже понял, что чудище сбежало не от выстрела.

Из леса молча, не спеша, плотной цепью показалось конное войско.

Их было много, наверно несколько десятков. Маленькие лохматые лошадки несли на себе темнолицых воинов в пластинчатых доспехах. Круглые татарские шлемы были разукрашены перьями и рогами. За спинами нескольких из них были прикреплены древки с выкрашенными в черный цвет конскими хвостами.

Всадники не останавливаясь потекли вперед, объезжая неподвижно стоящую на том же месте девку, и даже, кажется, не глядя на нее. За ними из леса выдвинулись лучники. И только тогда воевода отошел от оцепенения.

— Канасгеты. Обратно в крепость, живо.

И, пригибаясь, стал отходить назад.

— А Иринья?

— Не думаю, что мы о ней сейчас должны беспокоиться.

Со стороны канасгетского отряда донеслась отрывистая команда, и Макарин услышал скрип множества натягивающихся луков.

— Бегом! — заорал воевода и бросился к зияющему невдалеке ходу.

Десятки стрел затмили небо, и последнее, что увидел падающий Макарин, были длинные черные корабли, медленно приближающиеся по реке к городищу.

Глава 17

— Ну что, дьяк, узнал ли чего об этих местах? Понял ли ты их? Вывезла тебя твоя кривая? Или так и блуждаешь в потемках, словно только приехал?

Зверолов выглядел также, как и неделю назад, на корабле. Тот же жилистый плечистый бородач в толстой сермяге с внимательными глазами опытного охотника и улыбкой батюшки из далекой бедной деревни.

— Скорее плыву по течению, — ответил Макарин. — Эти места подбрасывают мне загадки, а я пытаюсь их разгадать. И погружаюсь все глубже. И вижу, как растворяется вокруг меня реальность.

— Так всегда бывает, когда приходишь на новые земли, населенные чужими людьми и чужими богами.

— Бог один.

— Конечно, — согласился зверолов и исчез в нахлынувшем белом мареве.

Макарин открыл глаза, с трудом разлепив веки.

Он лежал на ворохе мягких шкур и смотрел в чистое голубое небо. Сквозь звон в ушах и пульсирующую боль в затылке был слышен мерный плеск волн и скрип уключин.

— Очнулся? — послышался голос воеводы. — Я думал, ты до ночи бредить будешь. Все бормотал и бормотал с кем-то без остановки. С женой что ли?

— С видениями. Где мы?

— В плену, дьяк, — сказал Кокарев. — Меня в ногу подстрелили. А в твою голову охотничья стрела угодила, прямо в темя. Такая, с набалдашником вместо острия, на мелкого зверя. Видать, кто-то перепутал, когда колчан снаряжал. Если б не это, мы бы с тобой не разговаривали.

— Канасгеты?

— Они. Народ Проточной Воды. Или Настоящие Люди, как они себя называют. Впрочем, тут каждое племя называет себя настоящими людьми. Всем остальным они в такой чести отказывают.

Макарин с трудом сел, еле справляясь с головокружением.

Канасгетская лодья шла на веслах, с убранным парусом. Длинная, из проконопаченных до черноты досок и такая узкая, что между рядами гребцов почти не было прохода. По обеим берегам неширокой реки тянулся высокий лес, иногда он уступал место песчаным отмелям. С правой стороны лес был светлым, березовым, редким, так что лучи солнца пробивали его насквозь, вплоть до холмистой травяной зелени. С левой, восходной, высились темные ели и лиственницы. Их густые лапы сплетались сверху донизу, не оставляя свободного места. Иногда стройные, будто корабельные мачты, деревья сменялись непроходимым мрачным буреломом, и тогда Макарин понимал, что совсем рядом с рекой проходит граница Чернолесья.

Они сидели на корме, где вдоль бортов стояли обитые медью черные ящики, а все пространство между ними занимали наваленные в два слоя оленьи шкуры. Кроме Макарина и воеводы здесь был только один стражник в надраенном до блеска кожаном доспехе с разноцветными перьями по бокам. Канасгет сидел по-татарски, скрестив ноги, и не сводил с пленников узких черных глаз. Его грязные длинные волосы были заплетены в две косички и украшены лентами. Рядом лежал лук с уже натянутой тетивой и деревянный колчан со стрелами.

— Всю дорогу молчит, — сообщил воевода. — Ни слова по-нашему не разумеет.

— Они знают кто мы такие?