На Западном фронте. Бес перемен

Да, я понимаю причины нынешней популярности Сталина, но не насаждаемый повсеместно страх и репрессии являются двигателями прогресса и гарантиями победы. Да и победы в той самой страшной войне мы добились страшной ценой, потому и война была страшная. Нельзя закатать народ в асфальт культа личности. Талант русского народа проявился и в том, что он переродил большевизм как радикальное и самое нетерпеливое проявление коммунистической идеологии, ассимилировал сталинский режим, приспособился к нему насколько, насколько это вообще было возможно, а потому и добился многого - несмотря на сталинские жесткие порядки.

Нет, я совсем не склонен занижать цену сталинизма, предъявленную русскому народу к оплате. Но то, что сейчас происходит с нашей «элитой общества», мне тоже не по нутру. Чем больше эту «элиту», ее иждивенчество, фальшивый «патриотизм» с георгиевской ленточкой на костюме Brioni, показной нигилизм и изощренные развлечения показывает наше телевидение, тем больше «сталинистов» становится в России и тем меньше наша воюющая на Украине армия будет связывать себя с этой буржуазией.

...Но вернусь в август 1991-го. В те уже ставшие историей дни безответственного гэкачепистского демарша я видел на улицах Москвы много самых разных людей. Не разбираясь в тонкостях политики и не подозревая, куда все катится, они инстинктивно признавали силу именно за харизматичным Ельциным. Широкие народные массы поверили в него и готовы были стать под его знамена. Многие из них искренне полагали, что российские власти - Ельцин и парламент России - сумеют вывести страну из смуты и сохранить Советский Союз. Уже с утра 19 августа защитники Верховного Совета РСФСР стали небольшими группами собираться вокруг его здания на Краснопресненской набережной. К вечеру их стало много, а на утро 20 августа сотни тысяч людей заполнили всю площадь между Домом Советов и парком Павлика Морозова.

Кого я там только ни встретил: и озабоченных активистов демократических движений, и заговорщически оглядывающихся депутатов, и бледных меланхоличных юношей, и возбужденных до крайности профессиональных зевак и ротозеев. Но основную массу составляли обычные граждане, уязвленные устроенными членами ГКЧП провокацией и фарсом, простые люди, разозленные очевидной трусостью и нерешительностью заговорщиков. Даже само официальное заявление о введении в стране чрезвычайного положения на 6 месяцев и отстранении от власти Горбачева они передоверили зачитать дикторше в новостях центрального телевидения. Стыдно было за них.

Кого я точно не встретил ни там, ни в других местах, так это моих старых знакомых - комсомольских пройдох. Никто из них так и не решился не только уйти в лес к партизанам, но даже хотя бы собраться и заявить во всеуслышание о своей особой позиции. Пропащие люди пропали совсем.

Узнав об обращении ГКЧП, я направился в Верховный Совет на поиски моих «конституционно-демократических» соратников. Российский парламент был пуст. Депутаты - эти «бескомпромиссные борцы за дело своих избирателей» -благоразумно решили отсидеться дома. И только то крыло здания, где находились рабочие кабинеты депутатов Аксючица и Астафьева, действительно напоминало пчелиный улей. Несмотря на неприязнь к Ельцину, мы призвали своих сторонников собраться у здания Верховного Совета РСФСР для организации бессрочного митинга против ГКЧП.

Этим вечером мы с женой и сыном решили переночевать в доме у моих родителей на улице Марины Расковой. Отец долго спорил со мной по поводу случившегося, признавал, что вице-президент СССР Янаев и его компания совершили трагическую ошибку, которая может стоить стране жизни, но категорически настаивал, чтобы я не вмешивался в эти «разборки». Я его не слышал и вскоре заперся в кабинете. К утру мне надо было написать проект заявления, с которым депутат Михаил Астафьев собирался от нашего имени выступать на митинге. Я тщательно подбирал слова, тем не менее текст получился излишне эмоциональным. В ту ночь я так и не смог сомкнуть глаз, словно предчувствуя, что на следующий день в моей жизни произойдут важные события.

Утром вокруг Дома Советов все кипело. Сложно сказать, сколько там собралось народа, но это были сотни тысяч. В условном месте мы встретились с Астафьевым. Я передал ему напечатанный ночью текст, и мы стали вместе пробираться через толпу к входу в здание. К моему удивлению, Михаила Георгиевича многие узнавали (о, что значит телевизор!) и, горячо приветствуя, пропускали все ближе и ближе к заветной цели - проходу в здание парламента, у которого уже образовалась плотная пробка из депутатов. Я устремился в проложенный Астафьевым коридор, стараясь не отставать от моего знаменитого товарища по партии.

Милиция еле справлялась с пропуском людей в здание Верховного Совета, отдавая предпочтение собственно депутатам и иностранной прессе. Отечественных журналистов стражи порядка почему-то не жаловали. «Представители древнейшей профессии» были вынуждены плотным кольцом окружить подъезд, бурно выражая свое негодование.