На Западном фронте без перемен

Мне все еще страшно, но теперь страх разумный, просто предельная осторожность. Ночь ветреная, и при вспышках дульного пламени тени мечутся туда-сюда. Из-за этого видишь слишком мало и слишком много. Часто я застываю на месте, но всякий раз ничего не происходит. Так я пробираюсь довольно далеко, а затем по дуге возвращаюсь. Соединиться с товарищами не удалось. Каждый метр в сторону наших окопов прибавляет мне уверенности, а заодно и торопливости. Совершенно ни к чему именно сейчас схлопотать пулю.

Тут на меня снова нападает страх. Я не могу в точности распознать направление. Тихонько спрыгиваю в воронку, пытаюсь сориентироваться. Уже не раз бывало, что человек радостно устремлялся в окоп и лишь потом обнаруживал, что окоп не тот.

Немного погодя опять прислушиваюсь. Я до сих пор не вышел к нужному месту. Хаос воронок кажется мне теперь настолько необозримым, что от волнения я уже вообще не знаю, куда поворачивать. Вдруг я ползу параллельно окопам, а это может продолжаться без конца. И я опять сворачиваю.

Черт бы побрал эти осветительные ракеты! Горят чуть ли не час, едва шевельнешься – вокруг тотчас свистят пули.

Все без толку, надо вылезать. Кое-как двигаюсь дальше, ползу, до крови раздирая руки о зубчатые осколки, острые как бритва. Порой мне кажется, будто небо на горизонте чуть посветлело, хотя, возможно, только кажется. Мало-помалу до меня доходит, что я ползу, чтобы уцелеть.

Разрыв снаряда. Затем еще два. И пошло. Огневой налет. Трещат пулеметы. Ничего не поделаешь, пока что придется лежать. Должно быть, начинается атака. Повсюду взлетают осветительные ракеты. Беспрерывно.

Я лежу скорчившись в большой воронке, почти по пояс в воде. В случае атаки скачусь в воду целиком, насколько возможно, чтобы не задохнуться, лицом в грязь. Притворюсь мертвым.

Внезапно слышу, что огонь перенесен назад. И немедля съезжаю вниз, в воду, каска на затылке, рот над водой ровно настолько, чтобы кое-как дышать.

Замираю без движения… ведь откуда-то доносится дребезжание, топочут шаги, приближаются… все нервы во мне собираются в ледяной комок. Дребезжание пробегает надо мной, первая волна миновала. В голове у меня билась одна-единственная мысль: что ты сделаешь, если кто-нибудь спрыгнет к тебе в воронку? И теперь я быстро выхватываю маленький кинжал, крепко сжимаю рукоятку и снова прячу руку в грязь. Если кто спрыгнет, сразу ударю, молотом стучит в мозгу, сразу пробью горло, чтобы он не мог закричать, иначе нельзя, он наверняка будет перепуган не меньше меня, и уже от страха мы набросимся друг на друга, потому-то я должен его опередить.

Сейчас стреляют наши батареи. Неподалеку рвется снаряд. Я вконец свирепею, недоставало только сгинуть от своих же снарядов; проклиная все на свете, плюхаюсь в грязь; ярость выплеснулась наружу, в итоге я способен лишь на стоны и мольбы.

Грохот разрывов лупит по ушам. Если наши пойдут в контратаку, я буду спасен. Прижимаюсь головой к земле и слышу глухие раскаты, будто далекие взрывы в руднике, – снова поднимаю голову, чтобы прислушаться к шумам наверху.

Тявкают пулеметы. Я знаю, проволочные заграждения у нас прочные и почти без повреждений; местами они под током высокого напряжения. Винтовочная пальба усиливается. Они не пройдут, обязательно должны отступить.

В предельном напряжении я опять припадаю к земле. Слышно, как что-то дребезжит, шуршит, звякает. Потом один-единственный истошный вопль. Их обстреливают, атака отбита.

Стало еще чуть посветлее. Мимо спешат шаги. Первые. Миновали. Вновь шаги. Пулеметы трещат без умолку. Я собираюсь немного повернуться, и тут – плюх! – тяжелое тело падает в воронку, валится прямо на меня…

Я ни о чем не думаю, не принимаю решений – яростно бью кинжалом и чувствую только, как тело дергается, потом обмякает и перестает сопротивляться. Когда я прихожу в себя, рука у меня липкая и мокрая.

Тот другой хрипит. А мне кажется, он вопит, каждый вздох будто крик, будто гром… но это всего лишь стучит кровь в моих жилах. Мне хочется зажать ему рот, набить землей, ударить еще раз, пусть замолкнет, ведь он выдаст меня; однако я уже опомнился и вдруг настолько ослабел, что больше не могу поднять на него руку.

Отползаю в дальний угол и оттуда неотрывно смотрю на него, стиснув в руке кинжал, готовый, если он шевельнется, снова броситься на него… но он ничего больше не сделает, я слышу по его хрипам.

Вижу я его смутно. Меня обуревает единственное желание – убраться отсюда. И поскорее, иначе станет слишком светло; даже сейчас уйти будет трудно. Но, попытавшись немного высунуть голову, понимаю: это невозможно. Пулеметный огонь ведется так, что меня изрешетит прежде, чем я сделаю хоть один шаг.

Повторяю попытку, на сей раз выдвигаю вперед и вверх каску, чтобы определить высоту обстрела. Через секунду пуля выбивает каску у меня из рук. Значит, огонь настильный, совсем низко над землей. Я недостаточно далеко от вражеских позиций, чтобы снайперы мигом не прикончили меня, как только я попробую бежать.