На заре жизни. Том второй

Когда Василий Иванович услыхал сказанное кухаркой, он недоуменно спрашивал меня, о каких долгах она говорит. Спазма сдавила мне горло. Я не решалась произнести ни слова, чтобы не разрыдаться, молча выскочила из столовой и отправилась к С, единственным состоятельным людям из всех моих знакомых.

Из провинциальных городов России очень многих юношей, а также и тех из них, которые проживали за границей, родители после крестьянской реформы начали привозить в Петербург для подготовки их к университету. Помещики, которые почему-нибудь не могли жить в столице с своими сыновьями, поручали их на год и более педагогам, а те обязывались давать им полный пансион, нанимать для них учителей и следить за их подготовкой. С, муж моей подруги, был одним из преподавателей, державших у себя подобных юношей, получая за них весьма солидное вознаграждение. Вот к ним-то я и отправилась просить взаймы. Волновало это меня до крайности: била лихорадка, подкашивались ноги, – до того времени мне никогда не приходилось просить в долг. Меня приводило в ужас, что я обнаруживаю свою бедность, которую страшно скрывала. Но все обошлось благополучно. В гостиной меня встретил С., который, прежде чем я успела открыть рот, искренно стал возмущаться увольнением моего мужа со службы без объяснения причин и с неподдельным участием расспрашивал о наших делах. Мало того, он сам предложил взять У него деньги взаймы. Пришлось признаться, что я затем и приехала к ним. Он ушел в свой кабинет за деньгами, а в эту минуту ко мне вышла моя подруга; когда ее муж вручал мне 200 рублей, я, поблагодарив его, прибавила, что лишь через шесть-семь месяцев могу рассчитывать возвратить ему эту сумму. Он усердно просил не торопиться, указывая на то, что он теперь получает гораздо более, чем проживает его маленькая семья.

Как только я возвратилась домой, я подвела подсчет долгам, выложила перед кухаркой деньги за забор по всем книжкам, отдала ей жалованье, а дворнику – деньги за квартиру. У меня осталось менее половины занятой суммы, и я была вынуждена продолжать прежний способ хозяйства, то есть и впредь все забирать в долг, удерживая остальное по самый черный день.

Когда Василий Иванович узнал, каким способом я расплатилась с лавками, он пришел в негодование за то, что я сделала долг, не зная наверное, будем ли мы в состоянии расплатиться вообще, а тем более через полгода. Но я не могла определенно добиться от него того, как иначе я могла поступить.

К нам как-то зашел прощаться наш знакомый В. И. Шемякин: он надолго уезжал из Петербурга для ревизии школ в разных губерниях. На мой вопрос, будет ли он по-прежнему давать отчет в газете «Голос» о выходе в свет новых книг по педагогике, детской и юношеской литературе, он отвечал, что на днях отправляется к А. А. Краевскому, чтобы отказаться от этой работы, несовместимой с его теперешним назначением. Я начала упрашивать его передать эту работу мне. Я объяснила ему, что хотя мне самой удалось поместить как-то в «Голосе» в двух номерах очерк под названием «Заметки старой пансионерки», подписанный лишь последним слогом моей фамилии, но Краевский, вероятно, забыл об этом; к тому же цензурою запрещено было их продолжение, так как в них усмотрели замаскированное обличение институтских порядков, что тогда строго преследовалось. Дозволялось описывать только традиционное институтское обожание, страстную любовь воспитанниц к институту, прелесть и наивность их жизни в этих крепко-накрепко замурованных учреждениях и их восторг при посещении института царской фамилией. Я высказала Шемякину опасение, что, если он попросит Краевского передать мне свою работу, тот не исполнит этой просьбы и потому, что у меня не было литературного имени. Я просила Шемякина позволить мне писать рецензии вместо него, подписывая их его инициалами, и носить их в редакцию от его имени.

Серьезно подумав над моей просьбой, Шемякин сказал мне, что, вероятно, увольнение Василия Ивановича се службы поставило нас в крайне тяжелые материальные условия… Иначе, по его словам, я не могла бы задумать столь рискованное предприятие, которое может вызвать непредвиденные осложнения. Однако в конце концов он, хотя и с явным неудовольствием, но согласился на мою просьбу и, чтобы не попасться впросак, устроил это дело довольно обстоятельно: съездил к Краевскому, известил его о том, что хотя он уезжает из Петербурга, но будет продолжать посылать рецензии через меня, так как я исполняю и другие его поручения, что я всегда буду иметь его новый адрес и являться в редакцию за получением гонорара.