На заре жизни. Том второй

Хотя эти дельные замечания заставили членов кружка умерить свои чересчур большие ожидания от успехов нового предприятия, но они нашли, что и при этом дело все же будет иметь огромное общественное значение.

Ни одна швейная мастерская в Петербурге, говорили знакомые, не открывалась при столь благоприятных условиях. Полянская оказалась гением практичности и опытности: за недорогую плату она сумела нанять прекрасное помещение, прелестно обставила его своею мебелью, чему помогла также и значительная сумма, собранная Д. С. на первое обзаведение. Заказов сразу получилось больше, чем можно было рассчитывать. Полянская очаровывала заказчиц своими советами, обнаруживавшими ее художественный вкус, умела, кому нужно, пустить пыль в глаза, объясняясь по-французски и по-английски, в назначенный срок строго исполняла заказы, и число их быстро увеличивалось. Мало того, она сумела деликатно и ловко уговорить членов кружка не топтаться в мастерской без нужды, водворила полный порядок и играла роль настоящей хозяйки, которая, однако, отдавала строгий отчет в каждой копейке.

Через три месяца существования мастерской излишка еще не оставалось, но и не требовалось уже более тех ста рублей, которые аккуратно вносил Д. С. Полянская утверждала, что в следующий месяц, даже и при шести портнихах, за уплатою жалованья швеям и за квартиру получится маленькая прибыль, хотя еще очень скромная. Она предложила, не уменьшая рабочей платы, сократить работу портних на один час и употребить его на чтение, что было принято с восторгом.

Члены-основатели новой мастерской были очень рады этому нововведению: большая часть их уже находила, что новая мастерская ничем не отличается от простого модного магазина, кое-кто уже резко высказывал порицание Полянской, но Д. С. сдерживал их, насколько хватало сил, горячо убеждая потерпеть еще немного, чтобы мастерская окончательно утвердилась, и давал слово, что она очень скоро примет совсем другой характер сравнительно с учреждениями этого рода. А пока что он усердно занимался организациею чтения для портних, – и действительно, ему Удалось его устроить. Ежедневно по часу вечером им читали Островского, Некрасова, Гоголя с небольшими объяснениями, и делали это толковые люди. Швеи после каждого чтения горячо благодарили своих чтецов и, видимо, все более привыкали к новой мастерской, не встречая в ней ни прижимок ни обид.

Месяца через четыре после основания мастерской Полянская заявила, что можно увеличить количество портних. Д. С. объявил ей, что он берет это на себя и скоро приведет к ней нескольких новеньких.

Одну из них – Таню, девушку лет девятнадцати, Д. С, прежде чем отвести в мастерскую, познакомил со мной, ничего не сказав об ее прошлом. Он просил, чтобы молодая девушка погостила у меня неделю-другую, чтобы я давала ей в это время кое-что почитать и сама почитала с нею.

Таня оказалась девушкою совсем неразвитою. По ее словам, она недавно приехала из провинции, мать умерла еще в раннем ее детстве, отец женился во второй раз, и мачеха еще при отце сживала ее со света, а после его смерти жить с нею оказалось невозможным, и она переселилась в Петербург. Читала она плохо, писала еще того хуже, а выражалась языком полуграмотных горничных. Ни одна из прочитанных ей повестей не возбуждала в ней ни малейшего интереса. Она часто плакала, а на мои вопросы о причине ее слез она обыкновенно отвечала: «Не знаю, как присноровиться ко всему…» Все это я передала Д. С, но он удивил меня неожиданным вопросом:

– Помните ли вы в романе «Что делать?» характеристики Жюли и Насти Крюковой?

И, не дав времени ответить, горячо заговорил:

– Вот, видите ли: Жюли была уличною, развратною женщиною, а потом сделалась содержанкою. Несмотря на это, она оказалась способною на бескорыстную привязанность… А Настя Крюкова?.. Бесстыдная, вечно пьяная, продажная, а когда Кирсанов выкупил ее от хозяйки публичного дома, согрел ее своим участием и любовью, она переродилась в любящее стыдливое создание!

Из сказанного о них Чернышевским Д. С. приходил к выводу, что нет такой девушки, у которой временный разврат мог бы загубить всякое нравственное чувство; ни одна из подобных личностей при благоприятных условиях не потеряна для честной жизни.

– В наш век эмансипации личности мы обязаны, – настаивал он, – содействовать освобождению женщины от всяких пут, а тем паче от клещей алчных содержательниц домов терпимости. Мы должны жалеть этих погибающих созданий более остальных несчастных, – ведь они жертвы общественного темперамента, жертвы общественных страстей… В публичных домах им приходится выполнять самые презренные обязанности, грязнить душу и тело. Они более других имеют право на сочувствие и сострадание, самостоятельно же вырваться им из этого омута невозможно, – содержательницы опутывают их долгами. Вот для их выкупа мне и нужна тысяча рублей, о которой я упоминал. Таню и еще двух девушек я уже выкупил из дома терпимости, нанял комнаты для этих трех девушек и помещу их в нашей мастерской: через месяц-другой они уже будут существовать самостоятельным трудом.