На земле и на небе

Дмитрий сел рядом, достал зажигалку, и колеблющееся пламя осветило его напряженное лицо. Он обнял сжавшуюся в комок Катю и прижался губами к ее виску, ощущая слабое биение ее пульса. Потом наклонился, коснулся губами мочки ее уха и вдруг почувствовал, что ее напряжение ослабло и она поддается его ласкам.

— Катюшка, ты же знаешь сама, жизнь так темна без этих кратких минут нежности. Ты женщина, я мужчина, и нет ничего сложнее и ничего проще этого.

Она не возразила ему, и это ободрило его. Он вновь нашел ее губы и прижался к ним. Ее глаза словно заволокло туманом и тяжелые веки смежились. На этот раз она ответила на его поцелуй. Он почувствовал, как дрогнули ее губы, как приоткрылся рот. Он целовал ее лицо, в то время как руки его расстегивали ее легкое платье. У нее вырвался стон, когда он коснулся губами ее соска.

— Не надо, — выдохнула она, — прошу тебя… Я не могу… — Слова выражали протест, а ее тело предательски реагировало на каждое его прикосновение, на каждый поцелуй. — Господи… — взмолилась она.

Она более не владела собой, лишь ощущала жар его дыхания, его губы, его горячие ладони. Он целовал ее долго и страстно, так что она уже не могла больше терпеть своей пустоты, и, когда он вошел в нее, из ее губ вырвался стон блаженства.

Ее разбудил звук отъезжающей машины. Катя открыла глаза. Рассвело, но было еще по-утреннему прохладно. Она подняла голову. Дочка по-прежнему спала, во сне сбросив одеяло и, пытаясь согреться, сжалась в комочек. Катерина встала, накрыла ее, натянув одеяло повыше, и легко поцеловала выгоревшие от солнца спутанные волосы. Потом она подошла к столу. На нем белела записка: «Должен уехать, постараюсь быть к вечеру. Дмитрий». Катя перевернула листок. Большими крупными буквами на обороте была сделана приписка: «Все было классно! Спасибо тебе».

Катя вздохнула. Воспоминания о вчерашних ощущениях вызвали дрожь во всем теле, но она, испытав истому разбуженных чувств, все же невольно укорила себя за слабость — нельзя идти на поводу у своих инстинктов. Натянув шорты и футболку, она выбежала на улицу. Ей хотелось движения. Она бежала быстро, толчки крови в висках заглушали тревогу и недовольство собой. Хотелось истерзать, утомить себя так, чтобы не осталось никаких мыслей, ничего, кроме усталости. Катя добежала до реки и, еле переводя дыхание, остановилась. Она стояла и смотрела на текущую воду, наблюдая за проплывающими по ней отражениями легких облаков, и горячие слезы потоком полились из глаз. Она присела на корточки и закрыла лицо руками. Глухие рыдания рвались из груди. Она поймала себя на странной мысли, что получает удовольствие от своего страдания. Что, собственно, произошло? Да ничего, ответила она сама себе на поставленный ею же вопрос. Она была вместе с мужчиной, а проснувшись, ощутила его отсутствие, и это было как обман. Но разве он что-то ей обещал?

Слезы успокоили ее. Она поднялась и медленно пошла обратно. Эта мука, только что пережитая ею, сделала ее решительной. Она поговорит с Дмитрием, убедит его (а в большей степени, конечно, себя), что нельзя играть с чувствами, нельзя поддаваться слабостям. А для слияния двух тел есть только одна причина, одно оправдание — это невозможность существовать друг без друга. И пока они это не прочувствуют, нельзя отдаваться на волю чувственных желаний, иначе она может задохнуться под их тяжестью. Это значит, что они должны расстаться. Раз и навсегда.

Эта решительность не покидала ее до конца дня, но Дмитрий так и не приехал. Не приехал он и на следующий день, Решительность сменилась отчаянием. Катя изнемогала от желания увидеть его, заглянуть в его глаза, услышать голос, опять почувствовать его тепло. Но его все не было. К концу третьего дня, когда отчаяние переросло в досаду, она около дома услышала шум мотора. Кровь бросилась ей в лицо.

— Дядя Дима приехал, дядя Дима! — Ксюшка выбежала навстречу.

Катя присела на стул не в силах выйти из дома.

— Ой-ой-ой! Санька, дурак, чего щекочешься! — услышала она.

Со смехом в комнату вкатился клубок детских тел и тут же распался на две фигурки: одну белоголовую, другую с черными короткими, стоящими дыбом волосами. Обе детские мордашки блаженно улыбались, а руки и ноги, казалось, ни секунды не оставались без движения.

— Здравствуйте, тетя Катя, — сказал Санька и тут же ущипнул стоящую рядом Ксюшку.

— Ай! — заверещала она. — Я же тебя не трогаю, и ты меня не трогай.

— Саня, прекрати! — услышала Катерина голос Вячеслава, и тут же его веснушчатое лицо возникло в проеме двери.

— Катюха, я за тобой. Нагостилась?

— Ой, Слава! — с облегчением воскликнула она, поднимаясь ему навстречу. — Как я рада! Ты какими судьбами?

— Говорю же, за тобой. А то у меня больше возможности не будет, — сказал он, удивленно озираясь вокруг, — а то, может, останешься? Здесь неплохо.

— Нет, мы поедем, — заторопилась Катя. Она испытывала несказанное облегчение от того, что больше нет необходимости ждать Дмитрия. Уехать домой — и забыть! — самое легкое решение.

— Есть хочешь? — спросила она Славика, присевшего на диван.