На земле и на небе

Он сделал небольшую паузу и заглянул в ее глаза, чтобы прочитать в ее взгляде одобрение. Но пока он видел только недоверие. Тогда он взял Катю за руки и притянул к себе. Ему хотелось говорить, громоздить друг на друга слова, как подбрасывают сучья в костер, чтобы горел жарче и растопил лед ее недоверия. Но слова казались тяжелыми, неподъемными…

— Катюша, верь мне. Я хочу, чтобы мы были счастливы. И…

Он на секунду замялся, как будто сомневаясь, нужно ли открывать ей самое заветное, сокровенное и ценное.

— Я люблю тебя.

Он отпустил ее руки и отвел взгляд. Большой и сильный, сейчас он казался растерянным и неуверенным, как маршал, который завершил трудное сражение, но не знает исхода битвы и ждет последнюю депешу.

Катя вдруг почувствовала, как часто он дышит, как неровно бьется его сердце. Она обняла его, и он с благодарностью прижал к своей груди ее голову. Потом наклонился и легко поцеловал ее, почувствовав, с какой готовностью она отвечает ему. Он целовал ее очень долго, наслаждаясь мягкостью и податливостью ее губ. Потом его поцелуи стали горячее и требовательнее.

Катя, собрав всю волю в кулак, высвободилась из его объятий.

— Дмитрий, подожди немного. Надо сначала Ксюшку спать уложить.

— Да-да-да… конечно… конечно.

Он говорил, а сам не слышал своего голоса, не понимал смысла сказанных им слов. Он не мог отвести от нее взгляда, веря и не веря в то, что эта женщина, о которой он так давно мечтал, здесь, рядом и просит его лишь о небольшой отсрочке.

— Ну я пойду, — неуверенно сказала Катя, боясь даже на секунду расстаться с ним. Ей казалось, что его любящий и одновременно требовательный взгляд — это чудо и через мгновение чары могут рассеяться — и она может навсегда лишиться волшебного зарождающегося глубокого чувства единения. И он понял это и успокоил ее: одним ласковым движением, уже таким знакомым ей, он взял ее, как ребенка, за руку и повел в глубь казавшейся необъятной квартиры.

В детской горел свет и тихо играла музыка, доносившаяся из динамиков небольшого музыкального центра.

— Ох, раз, еще раз, — старательно прорычал старый негр и соскользнул в привычный для него язык страстного американского джаза.

Дмитрий хотел было выключить музыку, но Катя удержала его:

— Пусть поет.

Она села рядом с кроваткой, где спала Ксюша. Какая все же непредсказуемая у нее дочка! До сих пор она засыпала только в полной тишине и темноте. А здесь, в непривычной обстановке, в комнате, пахнущей новой мебелью, при полном освещении и музыкальном шуме, она вдруг абсолютно спокойно заснула, самостоятельно расстелив постель и переодевшись в пижаму. Возможно, впервые в жизни она почувствовала себя уютно, и эта новая, пока еще не обжитая комната стала для нее тем самым домом, о котором она в тайниках своей детской души мечтала.

Катя заплакала. Дмитрий подошел к ней и тихо обнял вздрагивающие плечи:

— Пойдем, моя хорошая.

— Можно я еще посижу? — немного жалобно, как показалось ему, спросила она.

— Хорошо, — согласился он, наклонился и поцеловал в макушку:

— Я пока приготовлю тебе ванну.

Катя еще немного посидела у кроватки дочери, послушала пришедшие на смену негру мальчишеские голоса ливерпульской четверки, но, когда девчонки «татушки» хвастливо завопили, что их не догонят, без сожаления нажала красную кнопку пульта и выключила свет.

Катя пошла по слабо освещенному проходу, что отделял комнаты друг от друга, на звук шумящей воды. Она распахнула дверь и застыла в изумлении. Просторная ванная комната блестела кафелем, фаянсом и никелем. Унитаз, биде и раковина казались в своем величии гордыми и неприступными сооружениями. Легкая, полупрозрачная штора отделяла большую ванну от остального пространства.

Это было то, о чем она всегда мечтала. В юности, когда она смотрела американские фильмы из жизни звезд, ее особенно впечатляли сцены, когда голливудская дива изящным движением плеч сбрасывала с себя шикарный халат и погружалась в мягкую бархатистость мыльной пены. Катя стянула с себя брюки, потом колготки с еле заметными потертостями на пятках, скинула рубашку и строго оглядела себя в зеркале. Белая майка, чуть пожелтевшая от частой стирки, болталась мешком на ее хрупкой фигурке. Она с отвращением сняла ее и осталась в одних хлопковых белых трусиках, которые плотно прижались к ее маленьким ягодицам сзади, а спереди почти полностью открывали ее чуть выпуклый животик с еле заметной вмятинкой пупка и маленькой привлекательной родинкой. Она провела рукой по животу, ощущая приятную гладкость кожи. Как хорошо, что она еще красива, подумала Катя. Она закрутила сверкающие краны и остановила поток воды.