На железном ветру

— Нельзя ли побыстрее?

— В такой-то туман... Вам, видно, и впрямь не терпится свернуть себе шею?

Шофер обернулся и подмигнул Лоре, как бы признавая ее своей сообщницей. Однако скорость увеличил.

У съезда с моста на бульвар Сен-Мишель Михаил заглянул в заднее окошечко. За ними шло несколько машин. Не доезжая Сорбонны, он попросил свернуть налево и опять оглянулся. Сзади машин не было.

— А теперь куда? — спросил шофер, когда такси снова выскочило на набережную Сены.

— На Лионский вокзал.

Шофер значительно хмыкнул... Ясно. Смываются от мужа. Путают следы. Оно и видно — парень-то шальной. Сперва под колеса бросился, а теперь озирается, как заяц. Да и на красотке лица нет.

— Жорж, что вы задумали? — тихонько спросила Лора. — Почему на Лионский вокзал?

— С первым же поездом едем в Марсель.

— Боже мой!.. Но... но я без вещей. Как же так! Почему не заехать ко мне?

— Нельзя, Лора. Там нас могут поджидать, как на улице Сен-Дени. — Он погладил ее руку, улыбнулся. — О чем ты беспокоишься?

— Но-о... ведь у меня только то, что на мне.

— Зато у тебя будет повод походить по магазинам.

Она рассмеялась.

— Жорж, знаешь, кто ты? Д’Артаньян. Настоящий живой Д’Артаньян.

Он смущенно усмехнулся. Он понимал, ей как-то хочется выразить свое восхищение им. Но понимал он и другое: ее восхищение очень далеко от объективной оценки. Сколько горьких и справедливых упреков бросит ему Воронин, если когда-нибудь узнает о его сегодняшних приключениях. Авантюризм, мальчишество, грубая работа — вот, пожалуй, самые мягкие оценки из тех, что придется выслушать. И вряд ли Борода примет во внимание тот факт, что у Донцова не хватило времени, что на авантюризм и прочее его вынудили обстоятельства. Пожалуй, только привлечение к работе Антона Северцева потянет на плюсовую оценку.

И все же восхищение Лоры было приятно.

Несколько конфузливо он почесал по русскому обыкновению затылок и проговорил:

— Тут не то что Д’Артаньяном, — чертом в ступе будешь. Кругом мат.

— В ступе? Что такое ступа?

Он не знал, как по-французски «ступа», да и было ли во французском языке такое слово, и перевел, как медный кувшин.

Она засмеялась, потом прижала ладони к лицу и беззвучно заплакала. Михаил растерялся:

— Лора, в чем дело?.. Не надо, успокойся.

— Не знаю... Ты русский... Я француженка... Все так сложно. Но... но... я тебя люблю...

Он зарылся лицом в ее волосы, пахнущие жасмином, и запустил пальцы в густые локоны. Кожей он осязал их переливчатую, шелковистую упругость. Он содрогнулся, подумав вдруг, что сталось бы с Лорой, задержись он минут на пять в пансионате. Мысль была ужасна.

Он сжал девушку в объятьях, и тогда из глубин его существа поднялось ликующее, как песня: «Я люблю ее».

— Милая... милая... — шептал он, не слыша себя, потому что слова его, полные глубокой, бережной нежности, тонули в потоке чувства. — Ты для меня единственная, любимая... Я не могу без тебя... Мы ведь одно, не так ли? Одно...

Она подняла на него будто захмелевшие, затуманенные слезами и счастьем глаза.

— О да, Жорж, да...

...По мнению шофера, поцелуй слишком затянулся, потому что, когда он остановил машину у подъезда вокзала, парочка все еще не могла оторваться друг от друга. Впрочем, его это не касалось, поскольку счетчик продолжал исправно работать.

17

Поезд прибыл в Марсель в десятом часу утра. Выйдя вслед за Лорой на перрон, Михаил с удовольствием вдохнул сладковатый воздух южного приморского города. Яркое солнце и голубое безоблачное небо напоминали апрель в средней полосе России.

Поселиться с Лорой в гостинице Михаил не мог из-за отметки о высылке в эмигрантских паспортах. Все, однако, устроилось наилучшим образом. Здесь же, на перроне, пожилая женщина, назвавшаяся Мари Фержа, предложила им комнату в своем доме на улице Тарамис.

Паспортов она не спросила. Ее, правда, озадачило то, что весь багаж приезжих состоял из маленькой дамской сумочки, но Михаил объявил себя и Лору ярыми сторонниками путешествий налегке, и мадам Фержа успокоилась.

Комнатка, оклеенная розовыми обоями, оказалась маленькой, но веселой и светлой, с видом на бухту и рыбацкие причалы.

— Как здесь чудесно! — воскликнула Лора, когда они остались вдвоем. Она подошла к окну и, раскинув руки, оперлась о края оконного проема. Михаил наблюдал за нею из глубины комнаты. Плавная линия ее шеи, рук, изгиб талии четко рисовались в светлом прямоугольнике окна. И чем яснее он чувствовал, как могущественна и притягательна красота ее тела, тем сильнее им овладевало смущение и скованность.

Он полюбил ее потерянную, одинокую, незащищенную. Еще вчера, захваченный напряжением борьбы, опьяненный стихией риска, он ни на секунду не задумывался о дальнейших отношениях с Лорой. И теперь, оставшись с нею наедине, не знал, как себя вести. Он любил ее, любил бережно, как покровитель, но сейчас перед ним была не дрожащая слабенькая девушка, а красивая женщина. Он чувствовал: ее красота подавляет его, порождает неуверенность. Он робел перед нею и не хотел себе в этом признаться.