«На знакомом острову…» Пушкинские места на Васильевском острове

Судя по числу участников мятежа, два кадетских корпуса столицы можно назвать центром вольнодумства. Оба находились на Васильевском острове. Это Сухопутный и Морской кадетские корпуса. Первый – привилегированное заведение – был создан в 1731 году и размещен в Меншиковском дворце, который после опалы

Светлейшего был передан военным. Для этого сам дворец подвергся некоторой перестройке, затем к нему добавили довольно длинный корпус по Кадетской линии, отдельно стоящий манеж (ныне Университетская набережная, дом № 13) и корпус для игры в мяч (на этой же набережной, дом № 9).

Пост директора корпуса в разное время занимали такие известные люди как президент Военной коллегии Х.В. Миних, сподвижник Екатерины II И.И. Бецкой, полководец М.И. Кутузов.

Среди выпускников были не только офицеры, но и будущие писатели, ученые, изобретатели: К.Ф. Рылеев, М.И. Пущин (брат декабриста и друга Пушкина И.И. Пущина), В.А. Озеров, М.М. Хересков, А.П. Сумароков, П.Л. Шиллинг фон Канштадт (изобретатель телеграфа), декабристы А.М. Булатов, А.Е. Розен и многие другие. Как видим, этот кадетский корпус был не только центром вольнодумства, но и крупным очагом просвещения и культуры Петербурга.

На набережной Большой Невы (ныне набережная Лейтенанта Шмидта, дом № 17) располагался Морской шляхетский кадетский корпус, еще один центр широкого образования и культуры. Невозможно перечислить здесь всех флотоводцев, инженеров, людей науки, литературы, художников, вышедших из стен этого учебного заведения. Но некоторых людей, прославивших Россию, все же назовем: флотоводцы Ф.Ф. Ушаков, Д.Н. Сенявин, П.С. Нахимов, В.А. Корнилов, мореплаватели И.К. Крузенштерн, Ю.Ф. Лисянский, Ф.Ф. Беллинсгаузен, М.П. Лазарев, врач, писатель, составитель «Толкового словаря живого великорусского языка», друг Пушкина В.И. Даль, декабристы В.И. Штейнгель, три брата Бестужевых (Михаил, Николай, Петр Александровичи), К.П. Торсон, Д.И. Завалишин, М.К. Кюхельбекер (брат лицейского друга Пушкина «Кюхли») и многие другие. Почти 20 человек, лучших выпускников этого корпуса, участвовали в восстании декабристов и были осуждены по первому разряду к пожизненной каторге, замененной позднее двадцатилетней ссылкой.

Не последнюю роль в декабрьских событиях сыграл и лейб-гвардии Финляндский полк, казармы которого находились на набережной Большой Невы между 18-й и 20-й линиями.

В этом полку главными подстрекателями к восстанию были поручик А.Е. Розен, полковник М.Ф. Митьков и поручик Е.П. Оболенский. Несмотря на то, что полк и его высшее командование были на стороне царя и уже двигались на Сенатскую площадь для подавления мятежа, Розену и Цебрикову удалось остановить свой батальон перед Исаакиевским наплавным мостом и заблокировать остальным подразделениям проход на другой берег. Они стояли на набережной Васильевского острова до тех пор, пока площадь не опустела.

Среди офицеров этого полка были музыкант, король маршей и вальсов, дедушка русского романса Николай Алексеевич Титов, известный русский художник Павел Андреевич Федотов, автор повестей и рассказов Александр Васильевич Дружинин. Все это свидетельствует о том, что офицеры русской армии были культурными, образованными людьми с широким общественным кругозором и передовыми взглядами.

Одним из самых святых мест Васильевского острова является место захоронения пяти казненных декабристов. Точно указать его пока не удалось, хотя предположительно оно находится на острове Декабристов (в то время остров носил название Голодай), в северо-западной части города, за рекой Смоленкой, в районе переулка Каховского. Захоронили казненных тайно, ночью, так что даже современники не могли обнаружить следов могилы. Некоторые смутные воспоминания оставила Мария Федоровна Каменская, дочь вице-президента Академии художеств, Федора Петровича Толстого. Дадим ей слово: «Осенью 1826 года у А.П. Гомзиной (соседка Толстых по «розовому дому») часто гостила несчастная вдова Рылеева, которая, право, не знаю, за что, очень полюбила меня и даже часто водила с собой на могилу мужа своего. Помню, что наши говорили тогда при мне, что вдове Рылеевой, по какой-то особой к ней милости, позволили взять тело мужа и самой похоронить его на Голодае, только с тем, чтобы она над местом, где его положат, не ставила креста и не делала никакой заметы, по которой можно было заподозрить, что тут похоронен кто-нибудь. И точно, на том месте, куда мы ходили, креста не было. Но не утерпела несчастная женщина, чтобы своими руками не натаскать на ту землю, под которой лежало ее земное счастье, грудку простых булыжников и не утыкать их простыми травками и полевыми цветами. Для постороннего глаза эта грудка камешков была совсем не заметна, но мы с нею видели ее издалека и прямо шли на нее…