На золотых приисках

Решил идти вниз вместе с вдруг образовавшимися бурными потоками, воды которых могли вливаться только в Кундат. Когда спустился вниз, ливень унесся дальше, и по небу низко ползли космы разорванных туч. По каменистой лощине пенился вздувшийся поток. Обогнув косу услышал вдруг за нависшими над потоком кустами какой-то особый шум.

Раздвигаю осторожно мокрые ветви и вижу—седой сгорбленный старичок в изорванной старой одежонке кропотливо над чем-то трудится. Присматриваюсь—стоит старик на коленях, перед ним грубо вытесанное корытце, в руках лопатка. Ею старик изо всех своих слабых сил промывает в корытце пески, то и дело сливая мутную воду.

Подхожу к нему.

— Здравствуй, старик, как моется?

Старик удивленно взглядывает на меня, осматривает с головы до ног.

— С Отрадного?

— С него.

— Моется хорошо, шибко хорошо. Сегодня приду к вам хлеб покупать.

— Много ли в день намываешь?

— В день? Разно бывает. Долю снимаю.

«Долю?—соображаю я про себя, — это ведь каких-каких-нибудь пять копеек».

— Как же ты живешь, старик, на долю? Не хватает ведь?

— Мне хватает, я много не ем. Вот по сахару только скучаю.

Согнутое положение и работа утомили старика. Он положил лопатку на корытце, встал с колен, попробовал выпрямиться и расправить онемевшую поясницу.

— Стар стал, ослабел. Был покрепче—ходил с летучками. Хоть работать по настоящему уже и не мог, все ж давал пользу, показывал места, где мыть. За то кормили. Теперь и этого не могу делать, ноги не ходят. Помирать надо. Сахарку нет с собой?

— Нет. Приходи как-нибудь на Полуденный, угостим, чем сможем. Сейчас сами чай пьем без сахара.

Около ручья на взгорке старик устроил себе берестяной шалашик. Ком какого-то тряпья, топор и обгоревшее ведерко составляли имущество бедного таежника. Вероятно, недалек был день его одинокой смерти в недрах родной тайги.

Березы уже были использованы печальным золотоискателем. Он указал мне выход на Отрадный, и я распрощался со стариком. В сумерках пришел на стад.

Рассказываю Адрианову про встречу и описываю наружность старика. Никита его знает. Года два назад молодые парни составили летучку и взяли его в вожатые. Золота ему не давали и лишь скупо кормили. Вожатый важничал и говорил: «тут попробовать», «там попробовать». Но золото в руки не давалось, и парни бросили старика.

***

Канава была вырыта. С утра двое рабочих ушли направить воду из Кундата в нее. Все остальные ждали воды у золотоносного пласта.

— Что-то будет?—думал каждый.

Послышались журчание, шум, и из-за деревьев к нам выбежала мутная и буйная передовая водна, ведя за собою длинную вереницу таких же бурых, крутящихся валов.

— Ну, ребята, давай!—и Адрианов первый принялся за работу.

Поплевав на руки взялись за лопаты и кайлы остальные. Сначала сгребали лопатами песок с берегов в воду, затем вошли в воду и здесь энергично ворочали пески в струях ее. Поток захватывал взрываемые пески, летел с ними вниз и всей этой массою рыл русло. Материал несся бурым облаком в воде, лавиной полз по дну. Медленно, словно нехотя, съезжали вниз большие камни, подпрыгивая неслась туда же мелочь. Просяще вскидывали свои руки-ветви подмытые деревья и тотчас исчезали в грохочущем потоке.

Его уровень быстро опускался вниз. Вместе с тем он бился вправо, и правый берег скоро стоял над бушующей водой отвесною стеною. В основании ее залегали золотоносные пески, на них лежал мощный слой турфов, и затем все было прикрыто травяным и моховым покровом и тайгой. Серые и черные корни, как змеи, нависали над водою.

Вода несется у самого подножия стены песков. Мы вытягиваемся в линию у этого подножия и, не жалея сил, кайлим его. Мы стоим по колена в ледяной воде. Брызги окатывают одежду, руки и лицо. Ноги засыпаются песком, по ним перекатываются камни. Плывущие мимо обломки деревьев цепляются за нас сучьями. От напряженной работы делается жарко, по телу льется пот, промокшая же одежда держит испарину, а от нее душно и трудно работать. Ноги же в воде коченеют и немеют от холода.

Но вот песчаный утес совсем навис над нами, готовый каждую секунду обрушиться и похоронить нас под собою.

— Берегись, ребята!—кричит Адрианов.

В брызгах и пене откидываемся мы от обрыва и выбегаем па противоположный берег.

Огромный пласт вдруг отделяется от берегового массива, с момент как будто колеблется—падать, или нет, и затем стремительно валится на бок, заваливая все русло потока.

Вода застопоривается у этой неожиданной преграды, бугрится, зло шипит. Но не надолго. Вот она рванулась в первый попавшийся проход, десятками струй растеклась по пласту—опять вниз несется бурая лавина из песка, камней и леса.

К вечеру таким образом была смыта значительная площадь, и па завтра решено было мыть на бутаре эти обогащенные смывом пески.