Набат 1

Воливача заботило здоровье Гуртового. Без постоянных инъекций он шагу не мог ступить. Каждый справлялся со своим кругом обязанностей; случись непредвиденное — круг Гуртового нести некому. Чего стоило подобрать чиновников на ведущие посты! Вороватый госаппарат дал знатную поросль — дебилов и бездарей. На ком уж там женились детки партийцев, только осеменение шло в основном внутри самой популяции, а та вырождалась сама по себе. В девяностые годы родители понакупали детишкам дипломы престижных академий, устраивали чад в министерства и банки, откуда их позже гнали в шею по причине полной умственной несостоятельности. Где же брать умных чиновников? С улицы нельзя… Пробовали принимать в госаппарат на конкурсной основе, изобрели тесты — безрезультатно. Детишки ничего не ведали, ни во что не верили. Хотя все с модными крестиками на шее. Церковь заняла выжидательную позицию. Не пристало ей после скандальных разоблачений последних лет наставлять кого-то на путь истинный. Да и какой прок от такого помощника, который талдычит какую-то глупость о терпении, о сыне Божьем и непорочном зачатии? Вот заниматься зачатием и водку пить детишки освоили хорошо, взрослым сто очков вперед давали, а работали как дети. Гуртовой плюнул на все тесты и дипломы, распорядился брать на службу беспородных, возродив традицию Петра Первого. Зачисленным в штат платили минимальную зарплату. Показывали себя — набавляли. Пошло дело. Столица потешалась над Вовкой Цигилеевым, который пятнадцати лет от роду возглавил департамент образования и разогнал напрочь заматеревших от глупости специалистов. В свои пятнадцать он щелкал интегралы как орешки, говорил на трех языках и с тупыми сговориться не мог. Гуртовой раскошелился, а Вова Цигилеев ввел в средних школах компьютерные системы обучения. Забастовали родители. Тогда Совет Безопасности принял указ: родители неуспевающих детей лишались части заработка. Быть грамотным стало престижно. Стонущая от принуждений Россия села за парты. И стар и млад. Времена Леньки Брежнева называли святыми. Подростки забросили секс, денег на презервативы не хватало, а просто так поумневшие девочки давать не хотели, а если уж давали, то круглым отличникам, а какой из отличника трахалыцик? Молодец Вова!

Вова молодец, а Гуртовой чах на глазах, Все чаще он брал тайм-аут, отлеживался, все реже он появлялся на заседаниях Совета Безопасности. Остро не хватало Судских.

Внутренние проблемы с грехом пополам утрясались, организм державы кое-как справлялся с аритмией, как всегда, за счет диеты и наработанной веками способности к выживанию при любых царях и временщиках; язвы на теле переставали саднить, но сами по себе они не могли пройти, и дышать, как перед бурей, стало труднее: не хватало дыхалки, ее умно перекрывали доброжелатели. Бедный русский плох: дел натворить может, богатый — тем более.

«Не любит нас Европа и никогда не полюбит, — раздумывал Воливач. — Но хвост этой сучке прижать стоит».

Вошедший помощник доложил о прибытии Гречаного. Воливач кивнул и посмотрел на часы: без пяти двенадцать. На полдень назначена встреча с верховным комиссаром НАТО, Сегодня встреча без Гуртового. Отлеживался.

— Не грустишь? — спросил, входя, Гречаный. В штатском костюме он напоминал преуспевающего дядю из Америки. Пожали руки.

— А чего грустить? Как будут качать права, знаем, как ответить — научены, — ответил Воливач.

— Тускловато без Леонида, — напомнил Гречаный. — Как он?

— Плох. До весны не дотянет. Плохо, Сема, стало выживать евреям на Руси, — ответил он без сарказма.

— И чего мы такие невезучие, — поддакнул Гречаный его тону. — Только дракона с тремя головами сварганили, одна не прижилась. Отдраконилась.  Судских не хватает.

Сообщили о готовности к встрече.

Прошли в зал президентского Совета. Синхронно через дверь напротив впустили сановного визитера с сопровождающими лицами. Вспышки блицев, улыбки, обмен любезностями. Камней за пазухами вспышки не высветили. Тогда фотобратию выставили из зала и сели за стол переговоров. Прямо с камнями, чего там…

— Начинай ты, — из-под руки шепнул Гречаному Воливач. Раньше подобную миссию выполнял Гуртовой, умевший под видом любезности выговаривать гадости в ответ на подобные с той стороны стола. Сам Воливач высказываться не любил и не умел, а Гуртовой для иностранных гостей считался «намбер ван», и верховный комиссар не мог скрыть своего недоумения по поводу отсутствия Гуртового: с ним договариваться было проще. Только у Воливача и Гречаного всегда оставался осадок после таких переговоров. Ничего Гуртовой не уступал, никому не проигрывал в разногласиях, но выглядело это как-то раздражающе: вроде гнали гостя, не покормивши. Отпугивали.

Гречаный в отсутствие Гуртового сменил тактику:

— К нашему общему сожалению, господин Гуртовой нездоров. Однако это не помешает нашим переговорам быть плодотворными.

«Ладно излагает», — успокоился Воливач. Он любил оставаться на вторых ролях, ощущая притом все нити в руках собственных.