Набат

В просветах между домами виднелся огненный столп, но когда пролетка покатила вдоль фасада двухэтажного здания женской гимназии, казалось, что пожар затухал. А на следующем перекрестке видно было только зарево от большого костра, — остов мельницы уже рухнул.

— Насчитает теперь своих барышов Лутохин. За легкой поживой уж не погонится, проучили его, — делился извозчик своими мыслями с седоком. — Обозленным был народ на него, а того больше — дятловские. Они ему, должно, это и подсудобили.

— Это за что же? — спросил Дятлов.

— Да хоть бы за талонные каверзы, — словоохотливо продолжал извозчик, из вежливости к седоку слегка подстегивая лошадь. — Они с Дятловым-то какой ловкий манер придумали: чтобы деньги-то, значит, рабочим людям не давать, стали, стало быть...

— Ну, ладно, — оборвал его Дятлов. — Разговорчивый больно... Направо сворачивай.

Седок указал дом, у которого нужно остановиться. Глянул извозчик и обомлел: дятловский дом. Ни разу не обернулся посмотреть на седока, а уж не самого ли заводчика вез? Никогда бы такого и не подумал. Выезд свой у него, и зачем бы ему «ваньку» брать? Уж на крайний случай биржевого лихача нанял бы... Чуть-чуть изогнув шею, вполглаза глянул на вылезающего из пролетки седока и — как жаром всего обдало: самый Дятлов и есть.

Дятлов шарил рукой по карманам, ища кошелек, но найти не мог. В спешке, что ли, когда одевался у Катеринки, не заметил, как выпал он? Пошарил рукой по сиденью пролетки — нет кошелька. Не так много денег в нем было, рублей пятьдесят, но все же жалко ни за что ни про что терять их. И кошелек новый, в Москве недавно купил.

— Чертовщина какая... — проворчал он. И сказал извозчику: — Подожди. Сейчас тебе деньги вынесут.

Дверь только-только закрылась за ним, а извозчик ожег лошадь кнутом, и она понеслась по улице.

«Прах с ним совсем, с этим гривенником... Может, за дворником пошел... Задержать чтоб...» — думал извозчик и раза два оглянулся, не видна ли погоня.

Дятловский кошелек лежал за пазухой у Катеринки. Хотя и понимала она, что бояться ей нечего, не примчится Фома Кузьмич на станцию разыскивать ее, но все же не выходила из дальнего угла вокзала, откуда ей и входная дверь видна была, и можно было надежней укрыться за спинами других пассажиров. Билет сама брать не стала, а дала деньги носильщику, и он ей вручил его. Дело оставалось только за поездом, которому уже дали выходные звонки.

Решение Катеринки уехать и ее сборы были недолгими. Когда уснул Фома Кузьмич, она поднялась с унылой мыслью о том, что от заводчика теперь ничем не попользуешься, а рука нащупала кошелек в кармане висевшего сюртука. Воровкой ее назовет... Не такая уж это обида. На то она и цыганка, — не привыкать... Куда ей деваться? Да хоть в Москву! Погуляет неделю-другую, а потом — в заведение. Вот и дело с концом.

На стене висели два новых платья и шаль. Свернуть их было делом одной минуты. А кошелек уже в руках. Ты, Фома Кузьмич, скоро решаешь, — и она, Катеринка, раздумывать долго не будет... Оглянулась на него и — за дверь.

Набат она услышала на полпути к станции. Взглянула на горящую мельницу и ускорила шаги.

— Сгори хоть дотла тут все!

Дятлова на заводе не было, а работа шла полным ходом. Литейный мастер Макс Иоганн Отс наведывался к нему домой и потом с грустным вздохом сообщал в цехе:

— Я приносил господин рабочий печальный известий. Уважаемый господин хозяин есть немножко больной, и мы будет немножко ждать его поправлений.

— Пущай похворает. Нам бы только к получке он поправился.

— О, да! О, да!

Но господин хозяин не поправился и ко дню получки.

— Очень печальный известий приносил я, — опять вздохнул и беспомощно развел руками Макс Иоганн Отс. — Господин хозяин лежит постель. Это такой печальный неприятность, такой печальный... Я есть расстроенный высший мер.

Но вместо беспокойства и удрученных лиц мастер неожиданно увидел, что рабочие с усмешкой перемигиваются, а кто-то даже захохотал.

— Ну и немец же!..

— Что есть в этом смешной? — удивился Отс.

К нему подошел пожилой формовщик и, тоже посмеиваясь, сказал:

— Поезжай, Максим Иваныч, к хозяину и скажи ему: так, мол, и так, Фома Кузьмич, рабочие не дурей нас с тобой... Пущай он эти игрушки кончает и нам деньги везет.

— То есть как?

— Очень просто. Ежели сам не хочет глаза казать, пускай тебе с Минаковым даст деньги, а вы с нами тут и расплатитесь. А он — болей сколько влезет.

Рабочим становилось все веселее. Еще несколько человек, подойдя к мастеру, с нескрываемыми усмешками покачивали головами, издевательски говоря:

— Заболел... Ай-яй-яй!.. Может, уж и не вызволится?.. Вот беда так беда!..

— Я не понимал такой шутка, — покраснел и нахмурился Отс.

— Ах, не понимал?.. Ну, так мы тебе разъясним, — выдвинулся вперед завальщик Зубков. — Нечего зубы скалить, — прикрикнул он на смеющихся. — Не до веселости тут...