Набат

Чище чистой лежала Аришка, вымытая студеной речной водой. А река, вынесшая ее, сделала свое дело и в тот же день встала, укрывшись льдом.

— Слыхали, Фома Кузьмич?.. Аришку нашли... — сказал приехавшему на завод хозяину Лисогонов.

— Дура девка. Поторопилась, — сказал он. — Может, я бы ее своей полюбовницей сделал.

Прошло несколько дней. Померкла первая вспышка, взбудоражившая рабочих в день гибели Захара Макеева, когда хотелось крушить все, чтобы пыль столбом, чтобы брызги летели. Прорвалась, захлестала тогда злоба, как чугун, спаливший вагранщика. Но вырос земляной холм над ним, а потом и над его дочерью, — снова надо было думать людям о жизни, о своем завтрашнем дне. Мучили нехватки, а поэтому приходилось с поклоном являться в контору к хозяину, где в его руках шелестела книжка с талонами. Надо было покоряться всему и в лихую минуту глушить себя стаканами водки.

— У Яшки Шибакова в «Лисабоне» вчера... Ух, и шибко налисабонились!..

Дятлов будто не заметил ни расщепленных модельных крестов, ни разбитых опок. Не искал он и зачинщиков этого разгрома и первое время вообще не появлялся в цехах.

Кстати заявился к нему нежданный гость — торговец скобяным и посудным товаром: предложил заказ на отливку большой партии утюгов, печных вьюшек и сковородок. В отдельном кабинете ресторана «Мадрид» обмыли коньячком эту сделку, и Дятлов приободрился. На заводе скопилась целая гора бракованных ангелов и христов, — вот и пустить их в переплавку на утюги.

А на следующий день — еще один посетитель.

— Трактирщик Шибаков повидать вас желает, — вошел в кабинет Лисогонов.

— Шибаков? — удивился Дятлов. — Чего ему надо?

Оказалось, с заманчивым предложением явился трактирщик: договариваться о выкупе у него талонов по сходной цене. Разговор шел с глазу на глаз.

— А не сдается ли тебе, уважаемый, что ты нынче свою совесть в трактире оставил? — с прищуром глаз и с усмешкой спросил Дятлов. Мне, значит, гривенник, а себе?..

— И себе, Фома Кузьмич, гривенник.

— Ой ли?.. Похоже, в арихметике слабоват. Рабочим за рублевый талон семь гривен даешь. Отыми от рубля, сколь останется?

— По семь гривен?.. — сначала насупился, а потом осклабился Шибаков. — Шутить, Фома Кузьмич, изволите.

— Земля слухом полнится.

— Да ведь могут сказать, что по полтиннику даже. Языки без костей. Но, извиняюсь, просто обидно слышать такое. Восемь гривен чистоганом платил, как одну копеечку!

Дятлов долго не верил, а Шибаков долго его убеждал, клялся, божился, что это так. По восемьдесят копеек соглашался выплачивать Дятлов за рублевый талон, а Шибаков просил по девяносто. Опять долго ладились и сошлись на том, что поделили спорный гривенник пополам. Трактирщик на это как раз и рассчитывал: пятнадцать копеек от рубля будет у Дятлова, пятнадцать — у него. И ударили по рукам.

Сразу оба повеселели.

— Егор! — позвал Дятлов. — Чего у нас там в шкафчике есть?.. Мадера?.. Давай сюда. — Поднял стаканчик. — За обоюдность, Яков Карпыч!

Шибаков удовлетворенно кивнул.

Глава тринадцатая ПЕРВЕЙШИЙ ЗАВОДЧИК

Сумерки. Вечер. Хотя и не сложное дело формовать сковородки да утюги, но и для этой работы нужны глаза. Не вслепую же! А окна загорожены тьмой, лампы почти не светят. Мастер приставил к формовщикам шишельников и обрубщиков, чтобы те светили лучинками. По цеху, то разгораясь, то пригасая, перемигивались дымные трепетные огни.

— Лампадки бы перед каждым навесил, — ворчали рабочие.

— Когда же домой-то, Егор Иваныч? — спрашивали приказчика.

— Дом — не работа, не опоздаешь. Баба дома штраф не запишет. Как за получкой — так вас и домой не тянет, а как работать — соскучились.

— Так что же это, без сна да без корма... Какая же работа пойдет?

— А вот я посмотрю, какая... Говорун отыскался! Еще только вякни мне что-нибудь...

— Рот зажмешь? — спросил работавший сбоку Копьев. — Видали таких...

— Плохо, значит, смотрел, ежели видел, — рассердился приказчик. — У нас можешь завтра увидеть... Только не ослепни, смотри. Хамлет!

— Ах, чистоплюй ты чертов! — взорвало Копьева. — Шкура продажная... Смазать, что ли? — подошел он в упор к приказчику и вздернул рукав. — С какой стороны окрестить, выбирай!

— Ты, господин приказчик, не задевай людей. Добром тебе говорят, — угрожающе сказал еще кто-то.

Лисогонов отступил к выходу, крикнул:

— Завтра совсем с завода не выпущу. Христарадники! Рвань!..

Едва успела захлопнуться за ним дверь, как чугунный осколок срезал край косяка и тупо ударился о рыхлую землю.

Красноватым ободком воспаленных век горели глаза. Не разогнуться от длительной работы на корточках, не поднять очугуневшей от усталости головы. А по цеху то и дело разносятся окрики мастера и десятников:

— Чего сидишь истуканом. Эй, долго куришь больно!.. Работай, работай, парень!..

И лишь поздней ночью, когда были залиты чугуном все ряды, Шестов разрешил расходиться по домам.

До утреннего гудка оставалось пять часов. Хочешь — ужинай, хочешь спи, только не промешкай назавтра явиться вовремя. Это завтра уже наступило.