— Тупая, тупая! — подтвердил архангел. — А ты умный. Почему опять встретились. Сколько стараний на тебя ухлопано! — вживую сердился архангел Михаил. — Ты бы хоть с Луцевича пример брал, чтил его за ремесло. Всевышний залюбовался, как он тебя оба раза штопал. Вторично когда воз-вернули тебя к жизни, думали, мужик все осознал, может и миссию свою выполнить. А он? Я такой же, как все, босы ноги в росе…
— Я старался жить в ладах со своей совестью, — стал защищаться Судских, невмоготу было слушать упреки. — Я спас детей!
— Довел до лоханки и спас? Чтобы они на опустевшей планете погибли от голода и холода? Ты где раньше был?
— Я отвечу перед Всевышним.
— А Он тебя видеть не хочет. Ясно тебе? Самая страшная кара. Будь ты простым смертным, спрос невелик, а тебя отмстил Всевышний, и ты пренебрег Его волей.
— Да что же я такого сделал и не сделал? — сжал кулаки Судских и форменным образом подступился к архангелу.
— Посмотрите на него! — подбоченился архангел Михаил. — Был несмел в овчарне и слаб на псарне! А сейчас передо мною несправедливо обиженного изображаешь. Покопайся в себе, ты ведь ни одного доброго дела до конца не довел. Нет тебя, — холодно сказал архангел Михаил. — Но какой ты есть, я знаю. Видишь меня? Перед тобой архангел Михаил, да? А будь здесь мусульманин, перед ним стоял бы Мохаммед, доверенный Аллаха, перед иудеем — Моисей. Кто в кого верует, тот своего пророка и увидит. Ты — атеист, никого не должен видеть, а встретил меня. Это и есть твое естество. От христиан откололся, а живешь их мерками. Ты раздвоен. И как ты собирался поводырем стать?
— Я не собирался, — отрицал Судских.
— Смотрите на него! — закрутил головой архангел. — Вызнавал, что хотел, клялся не допустить повторения, от мерзавцев нос воротил, бывая в нижних ярусах, а вернулся, опять знался с мерзавцами. А может, ты имя Бога единого не повторял?
— Кто мерзавцы? — опять сжал кулаки Судских. — Гречаный? Луцевич? Бехтеренко?
— Не хитри! — топнул ногой архангел так, что звякнули бляшки его панциря. — Два последних тобою названных малы в помыслах, но велики делами, а первому в нижнем ярусе быть! — снова топнул ногой Михаил. — Замахнулся — бей!
— Тогда надо бить своих! — не сдержался Судских.
— А кто не дает? — сощурил глаза архангел. — Такому народ вверяется, по старым понятиям это помазанник божий, понимаешь? А народ весь божий, и губить его Всевышний не прощает. Первое законоуложение помазанника — беречь и преумножать народ, а не царя из себя корчить! Вот поэтому твой Гречаный никогда не заслужит прощения. И вообще у вас там на Земле последнее время одна мелкота в правители выбирается. Хилые, лживые, коварные!
— Уже не выбирается, — понуро отвечал Судских.
— А, познали, да? До тупика дошли? Каков поп, таков и приход. Хватит тебя наставлять. Давай жди. Нечего мне с лукавыми лясы точить. Будет тебе суд Божий!
Архангел Михаил развернулся и пошел вверх. Только теперь Судских огляделся, не понимая, где он находится. Под ногами струился лиловый дым, голубеющий выше, и где-то в самом верху оранжево проглядывал свет. Судских попытался подняться следом за Михаилом, и ничего не получилось. Ноги попадали в вату и возвращались в прежнее положение.
— Тишка! — позвал он своего ангела.
— Княже! — откликнулся тот. Судских поискал его глазами и не нашел. Непонятно даже, откуда исходил голос.
— Где ты?
— Здесь я. Только ты меня не видишь и никогда больше не увидишь. Ты в гелах, в преисподней по-вашему. Это еще хуже, чем нижние ярусы, отсюда выхода нет.
— За что же меня так! — завыл от жути Судских. — За что? За что? За что? — вертелся он на одном месте.
— За непослушание, княже, — горевал вместе с ним Тишка. — Ты сейчас вроде самоубийцы.
— Кто заступится за меня? Кто? Не виноват я! Не виновен!
— Не знаю, княже, кто заступится. Ты был не простым смертным, за это большой спрос.
— А ты — ангел мой? Ты ведь всегда неотступно за мной следовал. В чем грех мой? Заступись! Не хочу я оставаться в самоубийцах, не заслужил я! Заступись!
— Боюсь, княже. Гнева божьего боюсь. Слаб я.
— А говоришь, смелым князем был. Я хоть детей спас.
Судских долго не слышал ответа.
— Не спас ты их, Игорь свет Петрович. Все погибли. Творец начинает с чистого листа. Остаются только внесенные в «Книгу Жизни». А с этими детьми ты оставался.
— Совсем, совсем никого нет? — растерялся Судских.
— С Кронидом остались. Он веление Всевышнего выполнил.
Судских почувствовал, как расползается его оболочка и его неудержимо тянет в лиловую жижу.
— Держись, княже! Только не падай, стой! Иначе нет тебя. Держись, еще не все потеряно!
Превозмогая дикую тяжесть, Судских воздел руки над головой и закричал:
— Не виновен! Не виновен!
Не пришло ответа. Он заставил себя двигаться, как делают это, чтобы согреться на холоде. Лилово-фиолетовый туман обволакивал его, и только голубизна выше оставляла надежду, за которой виднелся оранжевый свет.