Набат 2

Произнес Пилат и надолго задумался. Сами боги давали ему случай укрепиться. Тиверий стар, очень скоро его место займет Гай, прозванный в народе Сапожком, и тогда многое изменится в жизни самого Понтия Пилата. Тиверий жесток, Калигула еще и сумасброден. Тиверий заключил в тюрьму Агриппу, правнука Ирода, за то, что он принародно обещал поздравить Калигулу с восшествием на трон. Агриппа, подобно Калигуле, сожительствует со своей сестрой. Родство душ…

— Он освободит Агриппу и сделает его царем иудейским, — в раздумье произнес Пилат.

— Ни за что, славный Пилат! — возразил Тертоний. — Тиверий ненавидит Агриппу.

— Постой, — поднял руку Пилат. — Я думаю. Сейчас мы имеем двух иудейских царей: одного в заточении в Риме, другого здесь, — рассуждал он вслух. Тертоний кивнул, но Пилат свой монолог продолжал без слушателей, больно опасно: «Агриппа хитрец, по воцарении он усилит Иудею и создаст множество неприятностей Риму. Значит, мне лично. А если пойти наперекор иудейским первосвященникам и садуккеям — сделать Назаретянина царем? Тогда надо действовать немедленно, послать отчет Тиверию, где обвинить Агриппу в подготовке заговора: это разброд внутренний, но не внешний. Это надо мне и Риму».

— Как считаешь, Тертоний, если подтвердить происхождение самозванца и сделать его царем? — спросил Пилат.

— Это мудро, — согласился Тертоний. Он понял прокуратора: Понтий Пилат получил союзника в лице Назаретянина и одновременно его руками уничтожает еврейскую знать, возненавидевшую Назаретянина и Пилата. Первого за поборы внутренние, второго за поборы явственные.

— Вели привести сюда этого самозванца и оставить нас наедине, — распорядился Пилат.

Тертоний попятился, и вскоре из глубины зала раздался его повелительный голос, прежде мягкий в присутствии прокуратора и такой жесткий без него.

Два центуриона ввели Назаретянина и оставили его перед Пилатом. Одетый в простую домотканину, он не выглядел иудейским царем или наследником еврейских вотчин.

Пилат вгляделся в него пристальнее и сразу понял, что видит человека особых качеств, способного долго сносить лишения ради большой цели. Таким может быть истинный наследник царских кровей и авантюрист высокого пошиба.

— Ты называешь себя потомком Давида? — спросил Пилат, принимая строгое выражение лица.

— Люди назвали меня потомком Давида, — ответил Назаретянин без страха и подобострастия. — Меня же не прельщает царство земное, но только божье.

— Так-так, — произнес Пилат, сообразуясь с ответом. Он не ошибся в смутьяне. — А если я велю тебя отпустить и буду просить Тиверия сделать тебя царем иудейским?

— Все в руках божьих, — смиренно ответствовал Назаретянин, но Пилат обратил внимание, как это было сказано. Назаретянин не прочь поторговаться.

— Так да или нет? — настаивал прокуратор. — Будешь ли ты разумным правителем?

— Отец мой, Царь небесный, обязал меня быть справедливым.

— Я уже слышал это, — выразил раздражение Пилат. Трудно сговориться с таким. Цели открывать не хочет. Хорошо… — Я оставлю тебе жизнь, — произнес прокуратор, изучая лицо Назаретянина. Оно не выражало благодарности, но интуитивно Пилат догадывался, что пленник удовлетворен.

— Только не выдавай себя за сына божьего, — неожиданно закончил Пилат.

— Если нога скажет: «Я не принадлежу телу, потому что я не рука», то неужели она потому не принадлежит телу? — ответил ему Назаретянин.

— Ты говоришь выспренно и попросту морочишь голову простолюдинам, — не поддался на диспут Пилат.

— Я говорю языком божьим, — продолжал держаться независимо Назаретянин.

— Я понял тебя, — с иронией ответил прокуратор. — По-моему, Синедрион прав, ты проходимец, и я велю казнить тебя.

— Ты не можешь сделать этого, я не в твоей власти.

— Еще как сделаю! — возмутился Пилат. — Завтра и на кресте! И посмотрю, как твой отец небесный спасает тебя.

Пилат вызвал стражу и велел увести Назаретянина.

Бесспорно, вжившийся в роль иудей держался красиво.

Пилат испытывал двойственность. Ему очень хотелось казнить Назаретянина, позлорадствовать над его скоморошьей уверенностью, но дела земные не давани сделать этого. Куда удобнее создать видимость казни и сохранить ему жизнь.

Утвердившись в решении, он вызвал сотника.

— Ты лично со своими легионерами из моей охраны будешь стеречь этого узника. Чтоб муха к нему не пролетела.

Сотник поднял руку и собирался уйти, когда прокуратор окликнул его:

— Послушай, по силам тебе сыскать человека, похожего на этого Назаретянина?

— С подобной рожей разбойника — не составит труда, — уверенно ответил сотник. — Есть несколько на примете.

— Тогда будет так, — распорядился Пилат. — Казнь я перенесу на послезавтра. А завтра ты покажешь мне замену. Ты отведешь его в узилище, а настоящего тайно перевезешь ко мне в Кесарию. Получишь когорту.

— Я понял тебя, славный Пилат, — поклонился сотник и ушел.

«Если бы ты понял меня до конца, командовать бы тебе легионом», — усмехнулся Пилат и отправился готовиться к ужину.