Набат-3

Новенький сидел, задумчиво глядя в зарешеченное окно. Видимо, он-почувствовал на себе взгляд и заторможенпо по­вернул к двери голову. Толмачев поймал этот взгляд. Обыч­ный, затуманенный психотропным препаратом. Ничего осо­бенною. Единственное, на чем задержалось внимание Толмачева, — поза новенького. Его поместили к Забубённо­му, так не у прославленного думскою смутьяна, а у нею быта величественная осанка императора, какая не дается при восхождении по служебной лестнице и от больших денек с такой рождаются ..Толмаче в неожиданно поежился, будто ули­ченный в соучастии в преступлении. Забубённый внушат что- то новенькому, спешил, как делают это младшие командиры на рапорте старшему о неудачном рейде — сохраняя досто­инство и выгораживая собственную промашку. Новенький слушал вполуха.

«Теперь у меня два Наполеона, — сделал вывод Тол­мачев. — Один свой, другой настоящий».

Он спешил проведать Свинько. Наполеон от нет не уйдет. По обыкновению он обходил «особых», делал свои выводы и только потом опрашивал дежурный персонал. Это была последняя палата, и, опустив глазок, Толмачев спросил дежурную медсестру:

— Ну и как он?

— Никак, — ответила сестра. — Малахольный будто.

Пришли к палате Свинько. Заколотый сверх нормы

аминазином, Свинько лежал бревном, лишь простыня возвышалась над ним еще круче, а лицо не казалось из­мученным.

— А этот наш орел?

— Беда прямо, — спохватилась медсестра. — Вчера вме­сто двух санитаров четверо удерживали для укола. Сили­ща жуткая! Того и гляди всадит свой кол...

-- А куда целится? — заинтересованно прищурился Тол­мачев.

— Кула угодно. Хоть в глаз. Подходить опасно. Мо­жет, мы его прикрутим к кровати?

— Это не ваше дело. Эксперимент должен проходить чисто. Назначения прежние, а ко мне Забубённого.