Набат

— Выборные от рабочих люди станут всем управлять. Поставят своих доверенных лиц. А самих купцов... — наспех подыскивал в уме Алексей, куда бы девать купцов. — Улицы мостить, канавы копать, нужники чистить — вот их куда. Кто не работает — тот не ест. На чужом труде никто наживаться не будет, это самое главное. Вы, Михайло Матвеич, сами говорите: от трудов праведных не наживешь палат каменных. Значит, все палаты и все богатство награблено их хозяевами. Вот потому социалисты и говорят, что собственность — воровство.

Обедать маляры приходили домой. Сидели однажды за столом, ели щи со снетками и пшенную кашу с подсолнечным маслом.

На улице лепил мокрый снег из последних запасов зимы. Ведя за руку мальчонку, к агутинскому дому подошла нищенка. Поклонилась и остановилась у окна.

— Да-а... — нахмурился Агутин. — Вот она, вдовья судьба-то, — указал Алексею на нищенку. — Жена вагранщика, что у Дятлова на заводе сгорел.

Михаил Матвеич стукнул в окно и подал рукой знак, чтобы нищая вошла в дом.

Старуха отрезала два больших ломтя хлеба и подала чистые ложки. Настасья Макеева благодарила, отказывалась:

— Не гости, чай.

Но Агутин усадил и ее и мальчонку.

Молчали, не мешая им есть, а когда миска опустела, Алексей спросил:

— Вы подавали в суд на заводчика?

— В суд? — удивилась Настасья. — Да кто ж засудит его?.. Эх, милый... Лошадь с волком тягалась — хвост да грива осталась, — безнадежно махнула она рукой. Не за нас суды.

— Слышь-ка, Настя, — обратился к ней Агутин. — Ты по артельной квартире всех своих знаешь... Кого нам из дятловских работяг назовешь, в ком совесть с умом уживается? Кто за правду стоит?

— Да ведь все, Матвеич, почитай, не обманные, — сказала Настасья. — А касаемо правды... — Она вздохнула и вымученно улыбнулась. — И твоя правда, и моя правда, и везде правда — а нигде ее нет.

— Ан вот, сибирский глаз, есть одна, да только за ней гуртом идти надо. В одиночку-то никому не дается. Ты нам сотоварищей укажи, — проговорил Агутин.

— Чтобы они во всем были верными? — спросила Настасья.

— Во всем, Настя.

— Тимофея Воскобойникова назову. Только он не у нас, а на иной квартире теперь живет... Прошка Тишин наведаться до него часто ходит.

— А увидишь ты этого Прошку нынче?

— С работы придет — и увижу.

— Тогда шукни ему так: завтрашним вечером в «Лисабоне», мол... Маляры, скажи, повидаться с ним и с Тимофеем хотят. Так говорю, Алексей? — посмотрел Михаил Матвеич на Брагина.

— Так.

Настасья покрестилась на образа, поблагодарила за угощение.

— Пойдем, сынок.

Мокрый снег продолжал лепить, прикрывая белой порошей раскисшую мартовскую дорогу. По ней неторопливо шагала нищенка со своим сыном.

— Пошла Настя по ненастью, — проговорил Агутин, проводив ее взглядом.

Глава двадцатая ВСТРЕЧА

Пришел день, и получил Семен Квашнин свою первую большую получку — целых десять рублей. Три месяца надо работать за них у копра, изводя силы на ветру и морозе, а в тепле литейного цеха только похаживай из конца в конец да покрикивай — и в этом весь труд. Так оно в жизни заведено: кто меньше работает — больше получает. Вот и он, Семка Квашнин, вровень с такими встал.

Брал соблазн потешить себя в монопольке, но еще больший соблазн был скорее начать новую, лучшую жизнь, а для этого каждую копейку надо с толком расходовать. Сглотнул слюну, проходя мимо винной лавки, и прибавил шаг, чтобы, не раздумывая, уйти от нее.

Стоявшие на крыльце и в сенях сожители по артельной квартире молча расступились перед ним, и Квашнин подумал, что это из уважения к нему, как к десятнику. Он с улыбкой на лице вошел в комнату, ища глазами жену, и, еще не дойдя до своего места, остановился, боясь шагнуть дальше.

Запрокинув голову и скрестив на остро выпиравшем комочке груди высохшие ручонки, выделяясь среди тряпья пугающей белизной своего лица, на нарах лежал Павлушка-Дрон. Воткнутая в пузырек тоненькая восковая свечка держала над ним трепетную капельку огонька. Словно оберегая сон маленького мертвеца, люди неслышно, тенями, входили и выходили из комнаты и переговаривались шепотом.

Квашнин долго стоял, стараясь осмыслить происшедшее, и таким большим казался ему сын, вытянувшийся на нарах во всю свою длину.

— А Полька где? — не обращаясь ни к кому, глухо спросил он.

— Не знаем, Семен. С утра ушла и до сего часу нет, — отозвался чей-то женский голос.

— А он... когда?..

— Как только смеркаться стало.

Комната заполнялась пришедшими с работы людьми. Квашнин, согнувшись, сидел на лавке против своего места, обхватив руками голову, и не шевелился.

— Семен... — легла чья-то рука на его плечо. — Ты сам понимай, Семен... Хоша и махонький он, а мертвяк... Не место с живыми ему. Отдыхать людям надо, спать. Может, пока в сарайчик его...

Квашнин молча поднялся, завернул Павлушку-Дрона в лоскутное одеяло. Оно было коротко. Пальцы вытянутых негнущихся ног торчали наружу, и Квашнин закутал их полой своего армяка.

— Теперь уж не застудится он, — заметил кто-то.

Над опустевшим на нарах местом продолжала гореть воткнутая в пузырек свечка.