Набат

— Ничего не скажу, покамест держится аккуратно и уважительно. Как ему было приказано каждонедельно для надзору ко мне являться, так он и исполняет все в точности, — рассказывал Тюрин. — Сам отыщет меня, подойдет: вот, мол, я... Жив, здоров, все такое... Малярным ремеслом занимается. Намедни с кистью, с ведерком встрелся. Так и так, Анисим Фаддеич, священный заказ получил — кумпол на Подгоренской церкви красить, под небесную лазурь чтобы был...

— Агутин там красит его, — заметил исправник.

— Вот-вот, — подхватил Тюрин. — Вместях они. И работают вместях и живут. И вот, что касается жительства господина Брагина, то тут меня сильное сомненье берет... Ежели юнош начал исправляться, то не свихнул бы его этот Агутин по своей неблагонадежности. Я господину Брагину не раз замечал, что его жительство беспокойство мне доставляет. За Агутина-маляра поручиться никак невозможно, и лучше бы ты, Алексей, говорю...

— Болван, Тюрин, ты, — оборвал его полицеймейстер.

— Это в каких смыслах, вашескородие?

— В таких самых... Доложится тебе Брагин, а где он потом, чем целую неделю занят бывает, ты знаешь это?

— Дома у Агутина, вашескородие, да на работе. Изредка к мамаше наведывается. Это я доподлинно знаю.

— И все равно ты — болван, — утверждал полицеймейстер вопреки его разъяснениям.

Еще сам не подозревая того, полицеймейстер нападал на верный след, заинтересовавшись поведением Алексея Брагина. Шел вслепую, но правильно. А когда на другой день к нему явился Лисогонов и рассказал все, что только мог рассказать о своем шурине, у полицеймейстера складывалось уже твердое убеждение, что высланный из Петербурга студент причастен к появлению зловредных листков.

— Значит, насколько я понял вас, господин Лисогонов, при первой же встрече ваш шурин совершенно открыто высказывал... — сделал паузу полицеймейстер, пристально глядя на Лисогонова. — Что высказывал он? Попрошу повторить.

— Что, во-первых, он нисколько не удручен своим столь мизерным теперь положением, а даже, совершенно наоборот, рад ему, потому как увидел истинную цель своей жизни. Как французы говорят, мон плезир, что означает — мое удовольствие... Во-вторых, намерен тут, видите ли, быть как бы светочем, указующим людям правильный путь. Похвалялся, что в Петербурге и в других городах рабочие бунтуют против хозяев и даже... Извините, ваше высокоблагородие, язык затрудняется повторить... потому как неимоверное святотатство...

— Повторите, — разрешил полицеймейстер.

— Даже... даже против самого государь-императора... Я самолично ему заметил тогда, что до нас, слава богу, такие мерзопакости не дошли, а он заявил, что дойдут и сюда... Ну-с, и, в-третьих, о порядках у Фомы Кузьмича на заводе выразил свое недовольство, совершенно не стесняясь меня, управляющего, сидевшего перед ним в своей собственной персоне. Рабочие, как он позволял себе выражаться, свои порядки там наведут. Ну, и все в таком же циничном роде. Их папаша не выдержал и собственноручно указал им в ту же секунду на дверь, а потом тут же в одночасье скончались от непревзойденного сердечного огорчения, так как были родителями такого подлого негодяя или даже мерзавца, можно сказать.

Лисогонов торжествовал. Выдался ему случай свести счеты с Алексеем Брагиным и со всем ненавистным семейством. Последние часы догуливает на свободе бывший студент, а когда упрячут его за решетку, легче будет и с Варварой разделаться. Ждал, когда его высокоблагородие господин полицеймейстер с благодарной улыбкой пожмет ему руку, выражая признательность за столь ценные сообщения.

И полицеймейстер поднял на него глаза. Неторопливо закурив, выпустил колечко дыма и, следя за его полетом, а в то же время и за Лисогоновым, думал: если Дятлов дорожит своим управляющим, то сколько не пожалеет дать за него? Это ведь не чета какому-то Воскобойникову, а правая рука самого хозяина. Или сам господин Лисогонов постарается принять меры, чтобы не была испорчена его репутация?..

— Так, так... — побарабанил полицеймейстер пальцами по столу. — Все, что вы сообщили, господин Лисогонов, заслуживает большого внимания. Но, позвольте спросить, — продолжал полицеймейстер, — как же вы, считая себя верноподданным, до сих пор укрывали политического преступника, зная всю злонамеренность его помыслов? Почему в тот же день не соизволили явиться, чтобы сообщить нам об этом, зная, что данный субъект выслан сюда под надзор полиции?..

Голос полицеймейстера твердел с каждым словом, и в нем были уже явно угрожающие ноты.

— Известно ли вам, что вы тем самым являетесь его соучастником и должны будете разделить участь, которая ожидает вашего родственника? Вы укрывали его и, значит, способствовали всем его противозаконным деяниям. Потрудитесь ответить, милостивый государь, — откинулся полицеймейстер на спинку кресла и не сводил строгих глаз с побледневшего лица своего собеседника, который сидел теперь перед ним ни жив ни мертв.