Набат

— По проекту надо сделать демонтаж освещения и всего энергообеспечения местного колхоза.

— По возможности сделаем. Нас задерживают материалы. Когда вы брали группу на практику, то обещали обеспечить всем необходимым.

— Не я, а управление! — поднял указательный палец начальник.

— Это не имеет принципиального значения. Вы говорили, что наша линия нужна как воздух, что она очень важная. А что получается? Заведующий базой неизвестно почему не дает нам ничего. Почти неделю стоим без работы.

— Какой сукин сын! — стукнул себя по колену рукой Кардаш. — Выгоню или переведу в грузчики. Вот паразит! Говорите дальше, Иван Александрович.

Но, остановленный этой репликой, мастер растерялся и потерял мысль.

— Чего же вы, Иван Александрович? Слушаю внимательно. — Кардаш достал из кармана записную книжку, ручку и что-то записал.

— Да что там, — мастер попросил закурить, сделал несколько глубоких затяжек. — Не знаю почему, но Богдан сказал неправду. Делать нам нечего.

— Интересно, кто это еще к нам направляется? — сказал начальник управления, вглядываясь в приближающуюся машину.

Верткий «уазик» с выцветшим брезентовым верхом затормозил около склада. Водителем оказался начальник участка. Лихов обошел всех, подавая каждому руку. Вытер платком пот с лица.

— Предупредили бы, что едете к нам.

— Не министр и не начальник треста, чтобы предупреждать, — оборвал его Кардаш. — Прошу, товарищ Лихов, на свободное место около Ивана Александровича. Руководство должно быть в центре, чтобы монтажники видели. Кстати, вы знаете, что у бригады нет стройматериалов?

— Знаю.

— Они обращались к вам, товарищ Лихов? — Кардаш нажал на слово «товарищ».

— Конечно, — заспешил Лихов, — но где мне их взять? Бригады кадровых монтажников простояли на той неделе по сорок восемь часов. А это же пэтэушники. Им что, практика… Линия, если…

— Не если! — загремел начальник управления, и глаза его почти закрылись. — Практика, говоришь!.. — И хотел, видимо, добавить что-то сильное, но сдержался. — Эта линия главная на твоем участке, Лихов, и сюда надо перебросить немного материалов, пока с базы не завезут все остальное. Понял?

— Ясно.

— И хорошо. Один вопрос, можно сказать, решили. Так, Иван Александрович?

— Не знаю. Привезут материалы — значит, так.

— Ах, хитрый моряк! Молодец, дружище! Таких бы мне начальников участков. Смотришь, и в Москве заметили б… Как думаешь, Лихов?

— Наверное, — согласился Лихов.

Кардаш глянул на часы.

— Совещание затянулось. Но ничего, один раз можно, особенно когда такое настроение, а, Федор?.. Федор… Забыл фамилию.

— Розум, — подсказал Третьяк.

— Розум. Ум. Значит, умная голова, — пошутил начальник. — Скажи ты мне, Розум — умная голова, почему как на прокаженного смотрите на своего бригадира, моего старого товарища-монтажника? Когда-то мы с ним десятки километров линий провели, строили станции и подстанции. Почему у тебя, Василий, такой унылый вид? Когда в прошлый раз я приезжал, ты был пьян.

— Кто видел? — тихо сказал Богдан.

— Молчи! Помнишь наш последний разговор после смерти того парня? Ты мне сказал, что начинаешь новую жизнь. Тебе доверили таких ребят! Каким же ты стал, Богдан? Пьяницей и бездельником. Молчи! Хорошо, что у ребят такой мастер, а то научил бы ты их «профессии».

— Ничего у него не вышло бы, — сказал Федор. — Он вчера заставлял нас копать ямы, а потом их засыпать. Мол, деньги государственные, не вам говорить об этом.

— А вы?

— Мы отказались.

— Правильно сделали. Вижу, Богдан, какой у тебя здесь авторитет. Как думаешь, бригадир, если к руководителю нет уважения, может он оставаться на своей должности?

Богдан молчал, опустив голову. Волосы упали ему на лоб, и стала видна седина на макушке. И жалость, и отвращение почувствовал Иван Александрович к этому человеку, который загубил свою жизнь бесконечным пьянством, а теперь зол на весь белый свет.

— И я не знаю, — вздохнул начальник управления. — Насчет этого большие знатоки ребята. Как решат, так и будет.

Яков Казакевич спрятался за спину Макарчука. У него на Богдана обида давно прошла. Тайком от остальных он даже после хорошего стола ночевал у бригадира. Яков привык, что ему не надо работать на линии, где Федор, будто кот, лазил по столбам и требовал этого же от всех.

— Кто первый? — спросил начальник.

Яков опустил голову ниже, чтобы не встретиться с ним взглядом. Может, и лучше будет, если Богдана снимут, но что потом? Каждому не объяснишь…

— Тебе слово, Казакевич, — вдруг сказал мастер.

Яков встал с игривой улыбкой, сказал:

— Ч-что я?.. Мне все равно, как все.

— У тебя есть свои мысли? — резко спросил Федор.

— Почему же нет, есть. Обычный человек Богдан. Работает. Ну, пьет, но пьют многие…

— Яков, он же над тобой издевался, деньги вымогал, — не выдержал Третьяк.

— Кто тебе сказал? — смутился Казакевич. — Не было такого. Это ты придумал.

— Как придумал? — Третьяк стукнул кулаком по ящику. — Сам видел.

— Кто еще видел? — спросил Яков.

— Я никому не говорил… — растерялся Третьяк.

— Тогда нечего говорить, — закончил Казакевич свое выступление.