Набат

Она уже представила себе, как все будет рассказывать, а хозяева станут жалеть ее, но мысли прервал плач. Вначале Анфиса даже подумала, уж не ослышалась ли. Остановилась. Да нет, плакал ребенок. Но в какой стороне? Не все ли равно, ей нужно в село. Пригляделась. На обочине стояла тележка, рядом с тележкой лежала навзничь женщина, подле нее плакал ребенок. Не задумываясь, Анфиса ринулась туда, подхватила ребенка с земли, прижала к себе, шепчет: «Рыбонька, тихо, не плачь…» И ребенок умолк. Что же ей делать с ними? И тут голос лейтенанта раздался словно над ухом, она даже оглянулась: «Мост, будь он проклят, мост, Анфиса… Пробивайся к нему, умереть ты не имеешь права, мы будем ждать тебя здесь, на этом месте».

Слезы обжигали лицо. Человек же умирает, уйти-то как? Ребенка оставишь — погибнет…

Нет, надо спешить, у нее боевое задание. Вернулась, положила рядом с женщиной ребенка и сделала несколько шагов к селу, но ей в спину ударил плач.

И снова в ушах голос лейтенанта: «Мост, будь он проклят, мост…»

Опустилась на корточки, спрятала лицо в колени и навзрыд заплакала.

А ребенок звал ее.

«О господи», — совсем по-бабьи произнесла вслух и уже без суеты взяла на руки ребенка и, больше не оглядываясь, пошла быстрым шагом.

Она оставила аробную дорогу и смело двинулась к крайнему дому: у нее ребенок, как можно отказать в ночлеге матери.

Мысль о том, что она мать, была настолько неожиданной, что Анфиса возликовала: «Мать! Я мать, добираюсь домой…»

Ее встретил лай собак… На стук в калитку кто-то вышел из дома, постоял на крыльце и, убедившись, что стучат именно к ним, вскоре громыхнул засовом. Хозяин оказался стариком — может поэтому Анфиса сразу прониклась к нему доверием. Он молча пропустил женщину во двор, прежде чем самому войти, осмотрел улицу: есть ли кто живой?

…Джамбот, сидя на подоконнике, произнес:

— С чем мне идти в жизнь? Не с пустой же котомкой. Я должен знать о себе все!

Он встал, взял кружку, зачерпнул из ведра холодного кислого молока, разведенного водой, и выпил залпом.

— Почему ты молчишь? Я стал кое-что понимать и нет-нет да думаю…

Скрестив руки на груди, Анфиса рассеянно посмотрела на него. Поведать ему все? Сказать как на духу?

…Мальчик плакал, и она ласково нашептывала ему, а тем временем думала, как поступить: не может же она идти к мосту с мальчиком, рисковать им. А если ее схватят? Будут пытать? Нет, нет, ребенок чужой…

— Дедуся, а как мне к мосту пройти? — неожиданно с надеждой спросила хозяина.

Он стоял посреди комнаты, засучивая рукава черкески, скосил на нее взгляд.

— Там немцы.

— Знаю…

…Джамбот замер у нее за спиной, но вот он полуобнял мать и, наверное, почувствовал, как напряглась Анфиса, не мог не почувствовать.

— А может, я не твой сын?

Она уже хотела сказать правду, но в последнюю минуту подумала, что такая правда погубит его.

…— Мне надо будет через мост, я хочу посмотреть… — неожиданно призналась она старику.

Тот взял у нее ребенка, перенес на кровать и оттуда посмотрел изучающе.

— Помогите мне, очень прошу, — умоляюще произнесла Анфиса.

Старик покачал головой.

— Джунус пойдет на смерть, пусть только этого пожелает гостья, а помочь ей… Прости, я бессилен.

Мелькнула дерзкая мысль:

— Можно я оставлю до вечера своего ребенка?

Старик отозвался:

— Оставляй, все равно ты ему не мать.

…Анфису ударом в спину втолкнули в комнату, и не успела опомниться, как оказалась перед полицаем: он стоял у окна, заложив руки за спину.

Ох, до чего глупо попалась им в руки. Ну, послушайся она Джунуса, и сейчас бы сидела с разведчиками. Виновата, ох, виновата перед лейтенантом, а, может, и перед всей Красной Армией. Зачем она взяла ребенка? Ну а как же? Тогда бы он погиб. Взяла, хорошо сделала, дите же.

Посмотрела на полицая. Неужто и у врагов есть голубоглазые?

— Возьми ребенка и расстреляй! — велел полицай мельнику.

Не сразу дошли до ее сознания эти слова, поэтому она стояла молча.

Полицай улыбнулся, и у нее на сердце стало легко, прижала к себе мальчонку. «Он не тронет, отпустит нас».

— Значит, ты мать ребенка?

Кивнула.

Неожиданный удар, и мальчик выпал из ее рук.

Беззвучно скользнула она на пол, склонившись, подобно квочке, слезно причитала:

— Рыбонька моя, прости, ну, прости меня.

И мальчик смолк: она поднялась с ним, посмотрела на полицая, с твердостью в голосе произнесла:

— Не отдам!

Но тот что-то сказал мельнику.

Ну, держись, Анфиса, пришел твой конец. Верно говорил старшина: «Осмотрись, не поспеши». И опять не послушалась. Дура, дура и все тут. Джунус же рассказал о мосте, просил ее переждать, человека надежного обещал найти.

Теперь уже полицай ударил по лицу, но к этому Анфиса была готова и не вскрикнула, только краешком глаза увидела, как он подкрался сзади, спиной почувствовала занесенную руку. Успела крепче обхватить ребенка, пальцы рук переплелись. Нет, ей ничего не страшно, пусть бьют, устанут же когда-нибудь.

Новый удар пришелся по затылку, и она захлебнулась: кровь залила рот. Сплюнула на пол…

— Врешь! Сын не твой! — орал полицай. — Ты разведчица!

Анфиса потеряла сознание.