Набат

Весь день Анфиса пребывала словно во сне: решила пока не вмешиваться, еще ничего не случилось, а уж она станет разводить панику, пусть Санька забавляется. В город — значит похоронить род Самохваловых. Нет, тому не бывать!

«И Джамбот понимает», — успокаивала она себя.

Вернулась сноха из района, как и обещала, вечером.

— Свояченица говорит, что в городе трудно прописаться. Разведись, говорит, с Джамботом, чтобы он там вроде как бы женился на городской. Для прописки, значит, временно, а потом…

— Дура, — перебила Анфиса, гневно стукнула костылем. — Что придумала! Ну и дура… А если он с другой останется, а если городская слаще тебя?..

Вскрикнула нервно Санька:

— Нет, не каркай! — Ткнулась головой в стол, зарыдала, да таким голосом, что у Анфисы не было сил слушать, и она решила уйти на улицу. Сняла с гвоздя пальто, постояла да повесила на место.

— Не желаю здесь… Плевал он на городскую, — выкрикивала Санька. — Как овцу его, ярлыгой[28] я поймала. Он мой! Мой!

Склонилась над ней Анфиса, — в эту минуту она была безжалостна — вложила в слова сколько могла чувств:

— Джамбот уйдет из дома, когда меня на кладбище снесут. Запомни! На девятерике[29] ты его не удержишь в городе.

Сноха зарыдала с новой силой…

Хотя Анфиса знала, что затее Санькиной не бывать, все же на сердце было тревожно, нет-нет да кольнет. Но в одном была твердо убеждена: не допустит Джамбот, чтобы остаться в городе.

С того дня Санька стала куражиться: то подружек пригласит на бутылку вина, то в чужую компанию попадет, и с каждым днем становилась все мрачней, неразговорчивей.

Однажды Анфиса проследила, как Санька завернула к Фатиме. Прошмыгнула черным ходом в магазин и тем же путем появилась. Порешила написать сыну, да потом подумала, а не будет ли хуже? Пусть вернется, а Санька к тому времени, может, образумится.

Наконец пришло письмо от сына, на этот раз оно было написано на имя жены, ей и вручил в собственные руки почтальон, за что Санька поднесла ему стопку водки, и он ушел весьма недовольный.

Санька прочла письмо, а свекрови ни слова, даже не заикнулась, о чем оно, ну да Анфиса и не стала допытываться, знала, что сноха не выдержит, и, действительно, в тот же вечер вырвалось у нее:

— Обругал меня последними словами… Ну и пусть вернется.

— Ты учила его чему? Сегодня он станицу оставит, а завтра тебя бросит, а там еще что-то.

— А ты не пугай меня, пужанная с детства.

Покачала головой Анфиса:

— Эх ты, бесстыжая.

Погрозила Саньке пальцем:

— Смотри, поздно будет, бросит тебя.

Хохотнула Санька, и этот короткий смех оставил на душе Анфисы неприятное чувство.

Потом еще одно письмо пришло из города. Сын сообщал теперь уже матери, что задержится. И у Анфисы опять заболела душа. Что-то его держит там все же?

Мать поспешила к Фатиме, купила сигареты и только было с порога:

— Слышала, твой в городе остался…

Приостановилась Анфиса.

— К чему болтать, — урезонила с укоризной.

Но магазинщица не унималась:

— Санька, говорят, надумала нового мужа себе приискать.

— Ах ты… располосатая!

Замахнулась Анфиса костылем, и Фатима юркнула под прилавок.

Санька узнала о скандале, прибежала с фермы в станицу, влетела в магазин и при всем народе:

— Засидуха ты, Фатима, скоро высохнешь от зависти вся. Не болтай!

Притащилась Анфиса домой, а пока шла, успокоилась, уселась не раздеваясь к столу, задумалась: «И что всполошилась? Или веру в сына потеряла? Развела панику. Прописал бы ей Джамбот, а раз не написал, знать, болтовня идет по станице».

6

Обсуждался последний вопрос повестки дня заседания бюро райкома. Луриеву казалось, что все это он уже слышал много раз. Иногда делал для себя короткие записи в блокноте: «Болтовня». «Многословен». «Не разобрался», а в словах: «Артистично докладывает» вывел каждую букву крупно, с особой старательностью, дважды подчеркнул.

Луриев задумался. Докладчики вовсю старались подать вопрос эффектно, обыграть факты, а им бы проявить озабоченность вместо того, чтобы тарабанить впустую, ставить членов бюро перед фактом, мол, вот вы теперь и выясняйте причины недостатков, обобщайте. Забавно, однако…

Через час после заседания бюро райкома Луриев уже подъезжал к своей Предгорной. Поля дружно освободились от снега, земля дышала легко, свободно, над степью до самого горизонта стояла легкая дымка.

Мысль о весне занимала его недолго, он уже давно подсчитал, сколько нужно погожих дней, чтобы закончить сев, и снова вернулся к заботам о строительстве свинарника-автомата. Уже и место под строительство присмотрели.

Сразу же за речкой остановил «Газик» на обочине, в машине было тепло, уютно.

У края поля — оно начиналось метрах в двадцати от дороги — стояла Анфиса.

Она развернулась на костылях, кивнула ему, а сама глядит мимо. Догадался он, что помешал ей побыть наедине с природой. И все же решил разговорить ее.

— Угадать бы, когда бросить семена в землю…

Анфиса скосила на Луриева глаза.