Набат. Агатовый перстень

Тогда у Энвербея он так и не увидел Иргаша. Под натиском красных кавалеристов зять халифа метался по горам и долинам, и Файзи, больного, слабого, возили привязанным к лошади. С ним никто больше не разго­варивал. Его ни о чём не спрашивали. Днём и ночью шла стрельба, куда-то скакали, переправлялись через потоки, карабкались на перевалы. Временами Файзи впадал в забытье, горячечные приступы жестокой ма­лярии на многие часы обессиливали его. Но когда па­роксизм проходил и сознание прояснялось, Файзи при­нимался распутывать верёвки. Как-то, на второй или на третий день плена, он в беспамятстве пытался бежать, В него стреляли. Пуля пробила ему плечо. Файзи поте­рял много крови, но появился Энвербей и приказал перевязать его. Видимо, зять халифа ещё не потерял надежды сломить упорство этого большевика. И все же Файзи ушёл от энверовцев. Ушёл в жару и бреду, воспользовавшись тем, что все на одном привале спали мёртвым сном.

Только через два дня Файзи подобрали пастухи и по его просьое отвезли в Курусай.

Старый Шакир Сами всячески пытался отвлечь сы­на от тревожных дум.

—  Смотри, какая у тебя внучка. Смотри, какая сно­ха, — говорил  он. — Сноха недаром зовётся — успокаи­вающая сердце — Дильаром, — пытался  шутить Шакир Сами.

Но даже и эти благосклонные слова вызывали толь­ко вспышку мрачного огня в глазах молодой женщины.

Каждую свободную минутку Дильаром проводила с маленькой Насибой. Она молча подходила к Шакиру Сами, молча обжигала мрачным взглядом и так же молча отбирала у него дочь. Старик первоначально пытался протестовать, просить, даже прикрикивать, но что с ней поделаешь? Если бы она хоть спорила, тут можно было бы грозно распорядиться. Но Дильаром безмолвно подхватывала ребенка на руки и исчезала с ним.

Как-то обиженный Шакир Сами пожаловался сыну на Дильаром, и Файзи долго смеялся, прижимая руки к груди и стараясь сдержать приступ кашля, чтобы не разбередить плохо заживающую рану. Как! Отец! Зна­ток наук внешнего и внутреннего значения, властный председатель ревкома, сам Шакир Сами, слово которо­го — закон не только для домочадцев, но и для всего селения Курусай, склонил голову перед молоденькой Дильаром, девчонкой, безответной женой внука? Да мыслимо ли такое в добропорядочной семье мусульма­нина!

—  Послушание — корень счастья, — говорил он, всё ещё улыбаясь. — А она послушна ведь?

—  Видишь, сын, она смотрит так мрачно, — оправ­дывался старый хисо-бчи. — И потом, если её начать учить, крик поднимется. Крошка Насиба напугается.

Файзи обещал поговорить со снохой.

—  Почему ты всё молчишь? — начал он издалека, когда Дильаром при-шла, по обыкновению, покормить его.

—  В словах моих — яд! — коротко бросила молодая женщина и так гля-нула на Файзи, что ему стало не по себе.

—  Но почему же?

—  Отец, вам лучше не заглядывать в мою душу.

Слова эти прозвучали у Дильаром стоном.

—  Дочь моя, ты молода, красива, здорова. Иргаш тебя любит...

—  О, печень у меня сгорела, — заговорила Дильа­ром, вцепившись себе в волосы и раскачиваясь. — Кра­сота! Лучше бы я согнулась в корягу, лучше б у меня уши торчали в разные стороны, лучше б зубы у меня выщербились, волосы стали б соломой, а шея почерне­ла и сморщилась, лучше б я охромела, — чем дотронул­ся б до меня ещё раз Иргаш...

—  Женщина, как можешь ты говорить плохо о сво­ём  муже! — рассердился Файзи. — Он сын мой, воспи­танный мною в добром законе.

—  И в глаз, который берегут, тоже сор попадает, — резко сказала Дильаром, — извините меня, отец!

Она убежала, оставив Файзи думать всё, что ему угодно. Он посоветовался с отцом.

—  Она... гм... гм... затаила обиду на внука моего и твоего сына Иргаша.

—  Но почему?

—  Женщина она... гм, гм... молодая. Так сказать, кровь у неё просит мужниной ласки, а Иргаш пропал, не приезжает.

Но такое объяснение не удовлетворило Файзи. Воро­чаясь с боку на бок в бессоннице, вызванной жаром, он думал ночами о странных словах Дильаром. Файзи да­же стал склонен полагать, что Дильаром знает, где Иргаш и что он делает.

—  Ффу, —  сел он на постели, — неужели Иргаш... неужели этот проклятый турок говорил правду?.. Вот почему Иргаш точно в камень разверзшийся    ушёл... Дильаром! Дильаром, иди сюда.

Но когда он прямо задал вопрос Дильаром, она только вскинула изумлённо на него ресницами:

—  Ничего не знаю... И где ваш сын сейчас, не знаю... И... — она уже стояла на пороге. — И знать не желаю... Плохому и ночь тёмная и день тёмный...

Она зло блеснула глазами и выбежала из комнаты, оставив Файзи в полном смятении.

Одно время Файзи почувствовал себя словно полег­че и начал выходить из дома, опираясь на отцовский посох. Всё чаще к нему приезжали командиры из его отряда посоветоваться, обсудить положение. День и ночь около дома стучали копыта, слышалось ржание коней. Чем более приближался день отъезда, тем ожив­лённее становился Файзи, тем скупее на слова делался старый хисобчи Шакир Сами.